– Но как миссис Комсток пронюхала о фотографиях?

– Не знаю, – сказал Холмс. – Но знаю, что злонамеренность и коварство нашей мадам не имеют пределов, Уотсон. Могу лишь молиться, чтобы мы не опоздали и смогли предотвратить катастрофу.

– Господи, Холмс, вы же не думаете, что миссис Комсток причинит вред бедной девочке?

– Я размышлял об этом, Уотсон, – сказал Холмс, когда мы подходили к станции, где на платформе собралось в ожидании поезда около десятка человек. – Миссис Комсток реалистка чистой воды, а потому смертельно опасна. Для нее люди делятся на два типа: те, кто может ей помочь, и те, кто может навредить. Я не сомневаюсь, что последних она будет безжалостно истреблять ради собственного благополучия. Надеюсь, мы не слишком опоздали.

Эти пугающие слова все еще звучали в моих ушах, когда мы добрались до вокзала. Я подождал на платформе, пока Холмс зашел купить билеты и удостовериться, что багаж, который мы заранее отправили из отеля, погрузят в поезд. Когда детектив вернулся, я в изумлении увидел, что он не один, а с Джорджем Кенсингтоном. Выражение лица бедняги Джорджа можно описать как отчаянное: так выглядит человек, мир которого рушится на глазах. Холмс обнимал Кенсингтона за плечи в знак утешения. Когда они подошли ко мне, Холмс тихонько сказал:

– Муни исчезла.

Холмс встретил Кенсингтона на станции около кассы. История, которую тот рассказал нам, оказалась простой и пугающей.

Вернувшись с телом Магнуса Ларссона из Холандберга вчера вечером, Кенсингтон выполнил все свои обязанности и в десять наконец добрался до дому. Муни легла спать по привычке двумя часами раньше, и миссис Кенсингтон это не насторожило. Когда вернулся домой сам мистер Кенсингтон, то он не счел нужным беспокоить девочку, считая, что она сладко спит в своей комнате. Они с супругой тоже легли спать, и только утром, около девяти часов, миссис Кенсингтон, удивившись, что девочка слишком долго не встает, пошла наверх разбудить ее. Однако Муни не оказалось ни в спальне, ни в доме.

Холмс выслушал сбивчивый рассказ обезумевшего от горя приемного отца и мягко сказал:

– Мистер Кенсингтон, вы должны держать себя в руках, если мы хотим помочь Муни. А теперь скажите, были ли какие-то следы проникновения в ваш дом?

– Я не заметил. Все выглядело как обычно.

– Не заметили ли вы следов крови или каких-то других улик, указывающих на то, что Муни могли увести из дому против ее воли?

– Нет, ничего такого. Все чисто и аккуратно.

– А вы проверили, пропало ли что-нибудь из одежды Муни или ее личных вещей?

– Не догадался. Вот ведь тупица!

– Не корите себя, мистер Кенсингтон. Очень сложно сохранять ясность мысли, когда вы так расстроены. Были ли окна в комнате Муни открыты, когда ваша жена обнаружила исчезновение девочки?

Кенсингтон задумался на пару минут и ответил:

– Не уверен, но мне кажется, заднее окно было открыто, когда я вернулся домой после звонка Элси.

– А куда выходит это окно?

– Там веранда, ну и двор…

– Веранда занимает два этажа?

– Нет, это маленькая пристройка, соединенная с кухней.

– То есть окно выходит на крышу этой веранды?

– Да.

– Может ли кто-то вроде Муни вылезти из окна на крышу, а оттуда спуститься на землю без риска серьезно пострадать?

Кенсингтон снова задумался, а затем кивнул:

– Да, это было бы не особо сложно. Там проходит водосточная труба, по которой можно слезть с крыши веранды.

Казалось, нескончаемый поток вопросов успокоил Кенсингтона, заставив сосредоточиться на чем-то, кроме пропавшей девочки. Затем последовало дальнейшее дознание, благодаря которому Холмс сделал вывод, что Кенсингтон тщательно обыскал весь город, прежде чем прийти на станцию с последней надеждой.

– Муни любит поезда, вот я и решил, вдруг она собралась куда-нибудь поехать. Вы же ее знаете. Уж если ей что придет в голову, то она не думает о последствиях.

– Разумеется. И вы выяснили, что она уехала на восьмичасовом поезде в Мурхед?

– Да, дежурный по станции ее, конечно, знает и даже спросил, почему она путешествует в одиночестве.

– Что Муни на это ответила?

– Она сказала, что собирается в «особое путешествие», но скоро вернется. По крайней мере, дежурный запомнил так. Это было последнее, что он успел мне сообщить, до того как вы вошли на станцию, мистер Бейкер. Мне нужно ехать в Мурхед и отыскать малышку.

– Мы отправимся с вами, – сказал Холмс, а я услышал гул приближающегося поезда. – Но сначала позвольте задать еще несколько вопросов. Дежурный не заметил кого-либо вместе с Муни?

– Нет, он сказал, что она вроде была одна. Но в тот момент на поезд садилось довольно много народу, так что он был занят и не обратил внимания.

– Понятно. Еще вопрос: вы известили власти о том, что Муни исчезла?

Кенсингтон кивнул:

– Я позвонил начальнику полиции, но он не воспринял меня всерьез. Сказал, что девочка вернется к вечеру, просто блажь и все такое. Но я-то знаю Муни. Раньше она никогда вот так не сбегала. Это не похоже на нее. Я знаю, все считают ее больной на голову, но она не дурочка.

– Разумеется нет, – сказал Холмс. – Кстати, вы поставили в известность шерифа Бема?

– Я пытался. Но, насколько я понял, он намерен остаться в Холандберге, чтобы расследовать убийство. Когда я позвонил туда утром, никто не знал, где Гус. В любом случае у него сейчас не было бы времени на поиски Муни.

– Уверен, вы правы. Следующий вопрос прозвучит странно, мистер Кенсингтон, но прошу ответить. Как Муни заплатила за билет до Мурхеда?

– Я… не знаю… Надо было спросить на станции.

– Обычно у Муни бывает много карманных денег?

– Не понимаю, почему вы спрашиваете, но мой ответ «нет». Мы платили ей еженедельно небольшую сумму за работу по дому.

– А она когда-либо переводила свои накопления в золото, скажем, в золотые десятидолларовые монеты?

– Я не вполне понимаю, мистер Бейкер…

– Заверяю, сэр, – перебил Холмс, – что у меня есть все основания задавать каждый из этих вопросов. Вы должны доверять мне. От этого зависит жизнь Муни.

Искренность Холмса и сила его харизмы сделали свое дело, поскольку Кенсингтон покорно сказал:

– Хорошо, сэр, я вам доверюсь, поскольку считаю, что вы действительно мне поможете. Вы спросили, были ли у Муни десятидолларовые золотые монеты. Лично я ничего такого у нее не видел. Мы всегда платили ей жалованье мелочью, которую она хранила в большой банке в комнате. Она умела копить деньги.