Многие считали кардинала самым опасным человеком в Империи. Он был высоким и мускулистым, а черные доспехи сидели на нем так, словно он в них родился. На груди у кардинала был барельеф с изображением распятия. Когда-то он был весьма красивым мужчиной, но красота его осталась в прошлом. Случилось так, что Кассар приказал казнить за ересь одного человека, и вдова казненного плеснула в лицо кардиналу кислотой. В следующее мгновение он зарубил женщину мечом, но дело было уже сделано. Глаз кардинала вытек из глазницы, а вся правая половина лица сгорела до кости. Из-под остатков щеки виднелись зубы и белые кости черепа. Похоже было, что кардинал все время ухмыляется. Смотреть на это лицо было действительно страшно. Именно поэтому Кассар никогда и не лечил его. Любой регенератор в считанные минуты нарастил бы обратно сгоревшую плоть, но кардинал этого не захотел. Может, хотел показать, что ничто его не остановит, а может, напоминал верующим о тщете всего сущего. Поговаривали также, что Кассару просто доставляет удовольствие, что люди бледнеют при виде его лица.

Говорили также, что он велел арестовать стражников, пропустивших к нему ту женщину, и приказал медленно, дюйм за дюймом, погружать их в бочку с кислотой. Ногами вперед. Мало кто отказывался верить этой истории. Злобная мстительность кардинала Кассара была известна всем, хоть он и старался выдать ее за стремление к справедливости. История его возвышения была историей крестовых походов против еретиков. А еретиками Кассар называл всех, кто мешал ему или церкви. Он без колебаний обвинял в ереси друзей своей семьи, родственников и прежних союзников, если они возражали против стремительного возвышения церкви Христа-Воителя или его, Кассара, лично. А карьеру он делал с головокружительной быстротой. Вскоре уже все, кто жаждал власти, старались ему подражать.

Например, если вы хотите разделаться с врагом, полезно бывает обвинить его в ереси. Доказательств никаких не требуется, одного обвинения достаточно, чтобы человека осудили. Были, конечно, трибуналы, которым обвиняемый мог представить защитника, но это стоило денег. Справедливость — вещь недешевая. Люди начали страховаться от обвинения в ереси, чтобы покрыть расходы на защитника, но страховые взносы обходились еще дороже, чем гонорары защитнику. Именно в этот момент придворные впервые поняли, что тоже уязвимы. Лайонстон не преминула воспользоваться сложившейся ситуацией. Теперь, если кто-то раздражал ее или просто пытался прыгнуть выше головы, он вполне мог проснуться с утра пораньше от того, что святые отцы пинают его дверь своими тяжеленными сапогами. Всем, кто хоть чем-нибудь не нравился императрице, пришлось срочно подружиться с церковью или держать наготове много денег на адвокатов. Если, конечно, им удавалось найти адвокатов.

Придворные играли в те же игры, то и дело обвиняя друг друга в ереси по политическим либо иным причинам. Но их обвинений никто не принимал всерьез. В скором времени правда окончательно исчезла под ворохом обвинений и контробвинений, так что даже церкви надоело во всем этом разбираться. Поэтому священники стали просто записывать все доносы и использовать их только в случае надобности.

Валентина Вольфа, например, обвиняли уже столько раз, что и он, и церковники уже сбились со счета. Среди приписываемых ему ересей были такие, существование которых возможно лишь теоретически. Но ни один из ударов цели не достиг. Все знали, что Валентин — полный дегенерат, что он наркоман и на своем веку проглотил столько наркотиков, что хватило бы, чтобы убить десяток нормальных людей. Но вместе с тем он был Вольфом, главой самого могущественного в Империи клана. Сама императрица благоволила Валентину — а значит, он был недосягаем. Кассар, правда, не сдавался, но в настоящий момент они с Валентином просто делали вид, что не замечают друг друга. Все понимали, что это противостояние не может длиться вечно. Вопрос только в том, кто из противников ошибется первым. Люди давно уже заключали пари на этот счет, но пока никаких изменений не происходило.

Даже в толпе Валентин Вольф, как всегда, стоял в одиночестве. Он был главой самого могущественного клана Голгофы, его слову подчинялись тысячи, но друзей, как близких, так и не очень, у Валентина не было. Да и не нужны ему были друзья. Валентин никогда не был особенно общительным и предпочитал проводить время в компании с самим собой. А если учесть, что он давно уже успел перепробовать все наркотики, какие только есть на белом свете (и еще несколько таких, которые света не переносят), становится понятно, что внутренний мир был ему дороже сотни собеседников.

Валентин был высоким и стройным. Во всем его облике чувствовалась мрачная изысканность князя Тьмы из волшебных сказок. На бледном лице застыла неизменная улыбка. Валентин красил лицо в ярко-белый цвет, глаза жирно подводил тушью, а губы — малиновой помадой. Черные как смоль кудри ниспадали ему на плечи. Он не только не красил волосы, но даже и не расчесывал их. Одевался Валентин всегда в черное, иногда добавляя к своему костюму какую-нибудь яркую деталь, обычно красного цвета. За модой он не следил. В свое время, испытав на себе все существующие наркотики, Валентин завел свои собственные лаборатории, где целый штат ученых-химиков разрабатывал для него все новые и новые препараты. Говорили, и не без оснований, что не было еще зелья, которое не пришлось бы Валентину по вкусу. Любой другой на его месте давно бы уже умер от передозировки или превратился в полного идиота, но Валентина, похоже, хранили одному ему ведомые темные алхимические божества. Да, он видел мир несколько иначе, нежели большинство людей. Да, временами он подолгу разговаривал с несуществующими собеседниками. Но, несмотря на все это, он оставался хитрым, честолюбивым и очень опасным противником.

Даже Валентин понимал, что вечно так продолжаться не может и когда-нибудь ему придется расплачиваться за свой образ жизни. Он нанимал лучших врачей, каких только можно было найти за деньги, и время от времени отдыхал в своем личном регенераторе. Но многолетнее интенсивное употребление наркотиков в сочетании с постоянными интригами уже начали разрушать его разум. Душу и тело Валентина сжигало пламя, а он лишь подбрасывал в топку все новые порции наркотиков. Результатом этого стала небывалая проницательность Валентина. Одних только непроизвольных жестов ему хватало, чтобы понять, что человек замышляет. Чужие планы, интриги и мимолетные капризы вихрем проносились у него в голове. Тело Валентина находилось в приемной императрицы, но разум его в это время блуждал одному ему ведомыми тропами. И Валентин несся на крыльях этого разума, как спортсмен-серфер, балансирующий на гребне волны. Стоит чуть-чуть нарушить баланс, и ты рухнешь с этого гребня вниз, в воду. Но Валентин никогда не оступался. А если и оступался, никто этого не замечал.

Валентин был искренне уверен, что стоит ему найти нужную комбинацию наркотиков, и все его проблемы как рукой снимет. Пропадут все побочные эффекты, и останется лишь обостренный зельем разум, свободный от всяких преград, как парящая на немыслимой высоте птица. Но в то же время необходимые ему дозы продолжали неуклонно расти. Кроме того, приходилось принимать новые зелья, чтобы справиться с вредным воздействием старых, ибо в его жилах вместо крови давно уже циркулировал какой-то жутковатый коктейль. Валентин сильно похудел, а его восприятие обострилось сверх всякой меры. Наркотики стали его лучшими друзьями. Они были необходимы ему как воздух. Помимо основного набора, Валентин то и дело принимал небольшие дозы разных специфических препаратов, выбирая их в зависимости от ситуации. Вот и сейчас он решил, что самое время немного подстегнуть мозг, чтобы увеличить ясность сознания. При дворе у Валентина было много врагов и ни одного друга, а союзникам он не доверял. Значит, он должен быть в состоянии предугадать все их мысли.