Остановившись у нужной двери, фрейлина постучала. Послышались бодрые шаги, и Фабьен распахнул дверь. Увидев на пороге фрейлину Луизы, гвардеец изрядно удивился. Девушка заметила, как взгляд месье Триаля скользнул по белой пряди в её волосах. Чтобы не позволить гвардейцу задать вопрос, фрейлина заговорила первой:

– Возможно, я пришла не вовремя, но у меня есть разговор, который не терпит отлагательства, – заговорила девушка.

Гвардеец, заметив, насколько серьёзен и взволнован был взгляд фрейлины, кивнул, приглашая её в свои покои. Фабьен прикрыл дверь, зайдя в комнату, девушка решила сразу перейти к цели своего визита.

– Я пришла по крайне важному делу.

– Слушаю вас, мадемуазель.

Мадлен без лишних слов протянула Фабьену карту.

– Я нашла это в королевском саду, под деревом.

Гвардеец развернул карту, взглянул на обозначения, и лицо его изменилось.

– Мадлен, вы хоть представляете, что это…

– План нападения на Париж, если я верно истолковала.

Гвардеец кивнул и перевернул пергамент, чтобы прочитать письмо де Гиза. Закончив скользить по строчкам, его взгляд стал холодным, цепким.

– Ортега… – зло процедил сквозь зубы гвардеец.

Заметив, что его злость вызвала испуг на лице девушки, Фабьен смягчился.

– Простите, просто мы давно предполагали, что в замке находится шпион де Гиза. И теперь я вижу, что это правда.

– Надеюсь, эти сведения хоть немного вам помогут.

Фабьен благодарно кивнул:

– Ещё как. Теперь вражеским войскам будет сложнее застать нас врасплох. Вы оказали нам неоценимую услугу, – сказал Фабьен. – Вероятнее всего, даже спасли кому-нибудь из гвардейцев жизнь.

– А что будет теперь с месье Ортега?

– Я немедленно доложу о его участии в заговоре его величеству. Судьбу Алехандро решит король.

Гвардеец торопливо направился к двери. Фрейлина, не отставая, спешно последовала за ним.

Вернувшись в свои покои, Мадлен забралась в постель. Девушка надеялась, что, отдохнув, сумеет освободиться от ужасов минувшей ночи. Но, к сожалению, этого не произошло. Мадлен всё ещё отчётливо ощущала тревогу, когтистой лапой скребущуюся в душе. Взор фрейлины упал на дневник деда. Но если раньше при взгляде на потрепанную книжку девушка испытывала интерес и любопытство, то сейчас в её сердце мелькнул огонь гнева. Мадлен знала, что всё, с чем ей пришлось столкнуться, связано с её даром.

«Что же такого ты натворил, Мишель? – злилась на деда фрейлина. – А главное, почему за твои поступки должна расплачиваться я? Дар перешёл ко мне не по моей воле, я не просила о нём! Я смирилась с тем, что из-за него на меня с детства смотрят, как на прокажённую! Я научилась с этим жить, но умирать ради него, из-за него, это слишком…»

Мадлен схватила дневник, сжала его в руке и замахнулась, желая швырнуть в стену, но сдержалась. «Здесь ответы на все мои вопросы», – вспомнила она. Сделав несколько глубоких вдохов, девушка немного успокоилась. Память воскресила последнее видение.

«Нострадамус собирался вновь отыскать культ. Пошёл ли он на этот шаг? Как бы зла я сейчас ни была на деда, я должна узнать, что связывает его с Абраксасом». Открыв дневник, фрейлина положила ладонь на корешки вырванных страниц.

Видение не заставило себя долго ждать. Старик, в чьих тусклых глазах блестели слёзы, не отнимая пера от бумаги, торопливо выводил на пожелтевших листах историю своей жизни.

После внезапной кончины моей дорогой Адриеты и горячо любимой Мари я впал в отчаяние. Чтобы не сойти с ума от боли и тоски, я поставил перед собой цель, которой отдавал все свои силы. Я утвердился в намерении вновь вернуться в обитель Абраксаса и принять его дар…

После рокового известия я надержался в Ажене ни на один день. Отыскав у постоялого двора коней для путешествия, я, в сопровождении Сезара, отказавшегося оставлять меня наедине со своим горем, отправился в путь.

Когда двое уставших, перепачканных дорожной пылью путников вошли в каменный зал, он был пуст. Тишина, царившая в этом месте, странным образом одновременно пугала и дарила умиротворение. В центре, на постаменте, как и много лет назад, стояла мраморная статуя. За десять минувших лет она ни капли не изменилась.

– Это и есть то самое место? Мрачновато, как по мне, – поёжился Сезар.

Нострадамус не ответил. Поймав взглядом лик статуи, мужчина вглядывался в него со злостью и трепетом.

– Я здесь. Явился, как ты и предрекал. Доволен? Ну, что же ты молчишь? Я готов пойти на сделку с тобой, – выкрикнул он.

– Мишель, быть может, всё-таки не стоит? – пытался образумить друга поэт, но тот был глух к его предостережениям.

– Стоит, друг мой, стоит. Да и не ты ли десять лет назад удивлялся упущенному мною шансу? Я всё исправлю.

Окропив подножие статуи своей кровью, мужчина набрал в лёгкие побольше воздуха и крикнул, заставив голос отразиться от каменных стен:

– Абраксас! Яви свою мощь!

Послышался тихий гул, стены словно заходили ходуном. Сезар, не скрывая ужаса, вжался в одну из колонн. Мишель же не сдвинулся с места. Мужчина, как и прежде, не спускал глаз с немой статуи. Зал заволокло плотной густой пеленой. Происходило ли это в реальности или было плодом воображения Нострадамуса, сказать было сложно. Мужчина почувствовал, как холод, исходящий от мраморной статуи, подобрался к нему и мёртвой рукой пробежал по коже. В голове Мишеля раздался голос:

– Ты пришел принять мой дар?

– Да, – твёрдо ответил Нострадамус.

– У него есть своя цена.

– Я готов её заплатить. Чего ты хочешь?

– Однажды твой дар послужит мне, а после вернётся в небытие, из которого пришёл, – произнес голос.

– Я согласен.

– Ты обретёшь способность ломать границы времени и пространства. Прошлое, настоящее и будущее отныне станут для тебя единым целым. Ты сможешь заглянуть в любое из мгновений великого мироздания. Да будет так…

В следующую секунду тело Нострадамуса стало тяжелеть. Его кожа оставалась холодной, но мужчине казалось, что её охватило пламя. Раскинув руки в стороны, Мишель упал на колени и запрокинул голову. Что-то невидимое, но мощное и осязаемое проникало в его тело, разливаясь по венам. Разум наполнялся ярким светом, множеством нечётких образов, неясных звуков. Мишель то лишался зрения, то видел себя со стороны. До слуха долетали то смех, то крики и плач, проносившиеся, казалось, сквозь года. Голова закружилась, заболела, грозясь лопнуть, разорваться. Отчаянно цепляясь за жизнь, Мишель схватил ртом воздух, захрипел и вдруг рухнул на ледяной пол.

– Мишель, Мишель! – Сезар тряс лежащего на спине мужчину, стараясь привести его в чувства. Наконец Нострадамус открыл глаза и сел, озираясь по сторонам.

– Что ты видел? – спросил он у друга.

– Лишь то, как ты потерял сознание, друг мой.

– Свершилось.