– Спасибо тебе, Ник.

– Лора, ты здесь? – Дверь приоткрылась, заглянула Кэти. – Пойдем, сестренка, гости собрались. Ты в порядке?

Лора вытерла слезы, взяла меня за руку, стиснула пальцы, пообещала:

– Мы ее сбережем, Ник.

И добавила:

– Ты идешь?

– Да, через минуту. Не ждите меня.

Я скрылась в уборной. По опыту знала: лучшего места, чтобы выплакаться, не найдешь.

* * *

Предрожденчик был в разгаре: подруги, каждая с кружкой пунша, налегали на капкейки и мини-сэндвичи. Мать и сестра Лоры бегали с подносами – забирали пустые, подавали полные. Делались ставки на точную дату родов (для этой цели над столом для подарков висел листок бумаги). Я задержалась в дверях: собраться, взять себя в руки. Выйти. «Улыбаться. Проявлять дружелюбие. Ради Лоры».

– А по-моему, никакой связи тут нет, – говорила одна из подруг, доставая из-под стола бумаги.

Она училась с Лорой в одном классе; я ее знала. Наглядно. Она такой и осталась – по-прежнему красила волосы в ядовито-рыжий цвет. Моника Дункан; да, точно. Если, конечно, не вышла замуж и не сменила фамилию.

– Аннализа и Коринна Прескотт – это же небо и земля, – развивала мысль Моника.

Остальные столпились вокруг карты и плаката, которые я сама убрала подальше от досужих рук, какими обычно обладают любители строить домыслы; от всего, что мне здесь было противно.

Лора стояла поодаль, спиной к нам. Услыхав имена Аннализы и Коринны, обернулась и произнесла:

– Моника, может, не надо?

Они ждали, что Лора шагнет к ним. Моника понизила голос.

– А что такого? Это же правда. Неужели не помнишь, Лора? Эта девчонка уже в четырнадцать – я говорю, в четырнадцать! – взяла моду бегать по вечеринкам. Вместе со своими приспешницами. Ну вспомнила теперь?

Лора снова оглянулась, не поворачиваясь всем корпусом. Лицо ее начало багроветь, взгляд искал кого-то. Я попятилась обратно в кухню.

– Парней наших кадрили; вообще вели себя, будто им весь город принадлежит. Лезли на рожон, одним словом. Если они такие в четырнадцать были, нетрудно представить, что из них выросло к восемнадцати. Люди, знаете ли, зря не болтают – а про них болтали.

Я ушам не верила. Говорить такое на Лорином предрожденчике! Отлично зная, что Лора замужем за одним из неофициальных подозреваемых. Что Лорина золовка была лучшей подругой Коринны.

– Аннализа – она же просто лапочка. Тише воды ниже травы. Всегда знала свое место. Не то что эта Прескотт, бомба замедленного действия. Ну так и стоит ли удивляться?

– А вот говорят, – возразили Монике, – что Аннализа встречалась с Тайлером Эллисоном.

Послышался нервный смешок.

– Может, не такая она и лапочка.

Теперь уже вся компания смеялась.

– Мартин сказал, что сегодня утром к Тайлеру приезжали копы. Для допроса. Только Тайлера дома не было, – встрял третий голос.

Боже. Опять сплетни, опять домыслы. «Вот так оно и начинается. Обыватели сами решают, кто жертва, кто виновник». Пора мне выйти – не посмеют же они возить языками в моем присутствии. Вспомнят, что они – южанки с хвалеными манерами. Или не вспомнят?

– Может, ради моего предрожденчика сменим тему? – попросила Лора.

– Ой, прости, дорогая! Не хотела тебя огорчать. – Рука Моники скользнула на Лорину поясницу. – Наоборот, я пытаюсь всех успокоить. Объясняю, что связи между этими случаями нет никакой. Паттерн разный. Не о чем волноваться.

Последние слова были произнесены шепотом.

Вероятно, Моника, да и остальные, не слышали насчет эсэмэс-сообщения, которое Аннализа отправила Марку Стюарту; в котором просила его о разговоре по делу Коринны. Ничего: скоро услышат. Я шагнула из кухни, направилась к подносу с пуншем.

Моника не унималась.

– Коринна получила по заслугам. А ее свиту на место поставили. Так им всем и надо.

Лора, бледная как полотно, уставилась на меня, пролепетала:

– Моника.

– Что? – отозвалась Моника.

Лора высвободилась из ее объятий, шагнула ко мне. Я снова попятилась в кухню, уже оттуда услышала сконфуженное «Упс».

Поняла: уйти по-тихому, так, чтобы не смутить ни Лору, ни ее подруг, не получится.

Лора, все еще очень бледная, последовала за мной в кухню.

– Извини, Лора, мне нужно домой, – сказала я, оглядываясь в поисках сумочки.

– Ник, прошу тебя, останься.

Я набросила черный ремешок на плечо.

– Еще раз поздравляю, Лора.

Лорины подруги были правы. Мне здесь делать нечего. Я свое место знаю, и оно – не в Кули-Ридж.

Лора не смогла меня удержать. Я исчезла в подсобке, поднялась по ступеням, вспомнила цифровую комбинацию, с помощью которой Тайлер три года назад открывал замок, приговаривая: «Десять-десять-десять, всех доверчивых – повесить». Выбралась через подвальную дверь и была такова.

* * *

Коринна ни в чем особенном не провинилась – а все-таки и невинной ее не назовешь. Именно эту мысль проводила Моника; именно так считал каждый житель Кули-Ридж. Коринна возбуждала в людях страсть и ярость, похоть и гнев. И вот кто-то с собой не справился. Не сдержался. Короче, Коринна сама нарвалась, это же очевидно. Такими примерно словами принято убеждать себя: «Со мной такого не случится».

Она места своего не знала.

Она на рожон лезла.

Убийство в состоянии аффекта совершают, как правило, мужчины. Это их пальцы, по их же воле, смыкаются на наших тонких шейках. Их руки, повинуюсь условному рефлексу, а не голосу разума, бьют с размаху в наши хрупкие скулы. Страсть. Ярость. Инстинкт.

Женщины куда более осмотрительны. Долго копят обиды, ведут молчаливый счет случаям пренебрежения, пока не наберется материала на целое уголовное дело.

Давать выход страстям – привилегия мужчин, их свойство. По статистике, незапланированные нападения в большинстве случаев совершают мужчины. Отсюда следствие и плясало: мигом выделило в подозреваемые Джексона, Тайлера, Дэниела и мистера Прескотта.

Копы пошли по ложному пути. Надо было не на статистику опираться, надо было начать с Коринны – выяснить, что она за человек. Займись копы ее характером, может, и поняли бы: самая страстная, самая необузданная любовь – та, которой сильнее всего противишься. Половая принадлежность здесь роли не играет. Такую любовь возбуждала в людях Коринна.

Следователям требовались факты. Имена. События. Обиды и зависть, достигшие точки кипения, переполнившие чашу, вылившиеся в смерть девушки возле ярмарочных аттракционов. Ханна Пардо вытащила на свет истинную Коринну. Впрочем, толку из этого, похоже, не вышло. Потому что могла ли быть Коринна более подлинная, чем та, что жила у меня в голове? Смутный образ, неотвязный и ускользающий; призрак, что кружится среди подсолнухов. Я так и не раскусила Коринну – и все же более реальные люди мне не встречались.