Внезапно она почувствовала, как нитка дернулась в ее руках, будто она поймала рыбу. Прежде чем полностью осознать случившееся, Грейс, испытывая ужас, долго смотрела, как ряд за рядом ее вязанье разматывается, зацепившись за проворные колеса тележки с напитками. Чем сильнее она старалась удержать его, тем быстрее оно распускалось. Попытки Грейс отцепить пряжу привели к тому, что несколько открытых картонных упаковок с молоком и чашек кофе перевернулись (а стюардесса зашаталась, потеряв равновесие), и этот ужас продолжался до тех пор, пока весь самолет, от салона первого класса до кабины экипажа, не оказался опутан мокрой сиреневой паутиной.

Женщина за приемной стойкой гостиницы «Времена года» очень радушно сообщила Грейс о том, что им потребуется другая кредитная карточка.

— Она неплатежеспособна? — спросила Грейс.

— Нет, — ответила женщина, сочувственно качнув головой, — просто заморожена.

— Это невозможно, — сказала Грейс. — Я только что ею пользовалась.

Но, произнеся эти слова, она поняла, что на самом деле не может вспомнить, когда в последний раз пользовалась карточкой. Она даже не могла припомнить, получала ли последний ежемесячный бюллетень. Благодаря какому-то рудиментарному гену, доставшемуся ей от матери, она привыкла расплачиваться наличными. Но чего она совершенно не унаследовала от матери, так это ее склонности торговаться и спорить. Мать, наверное, стала бы выяснять у портье, соответствует ли он своему служебному положению.

— Разрешите, я им позвоню, — сказала Грейс.

Тягучий разговор с компанией по выдаче кредитных карточек, несколько незаметно проглоченных слезинок, бодрящая доза реальности — и Грейс вернулась к стойке портье. Карточка действительно была заморожена, но кем — Грейс не могла точно сказать. У нее имелось при себе достаточно наличных, чтобы оплатить задаток и расходы в течение дня. Она взяла свой багаж, попутно отметив, каким легким был рюкзак Лэза по сравнению с ее чемоданом, и поднялась наверх.

Снятый ею номер оказался просторным и со вкусом отделанным, разве только чуточку безликим. У окна стояли пурпурная фрезия и корзина с фруктами, на кровати под расшитым цветами покрывалом лежали королевского размера подушки, а по бокам стояли платяные шкафы из вишни и ночные столики. Номер был упорядоченным и начисто лишенным какой-либо остаточной истории, в чем для Грейс крылся некий соблазн с оттенком примешавшегося к нему чувства вины. Она чувствовала, будто вступила на сцену идеально, по Платону разыгранной жизни.

За тяжелыми портьерами с высоты сорок первого этажа Грейс были видны берега озера Мичиган. Заметив, что на автоответчике мигает красная лампочка, она нажала кнопку и услышала голос Хлои, приветствующей ее в Чикаго. Грейс перезвонила, и они договорились встретиться и поужинать пораньше в ресторане неподалеку от дома Хлои в Уикер-парке. Грейс привычно извинилась за Лэза, сказав, что у него прием, на котором он обязательно должен присутствовать.

Грейс весь день продрожала, бродя по центру Чикаго в своем розовом пальто и разглядывая местные достопримечательности. Потом немного прошлась по берегу озера. Вернувшись в номер в начале шестого, она надела пару толстых теплых носков и несколько свитеров поверх длинной вязаной юбки. Достала из чемодана подарок, который привезла Хлое: книгу, изготовленную и переплетенную собственноручно. На обложке она изобразила пакет с семенами, чтобы Хлоя не забыла весной посадить цветы на крыльце своего дома. Под пакетом приклеила одно из предсказаний, подаренных Кейном. Предсказание больше подходило Хлое, которая работала над романом, и звучало так: «Вам суждено полюбить художественную литературу». Страницы Грейс смастерила из газетных вырезок с вкрапленными в них дикими цветами и опрыскала эссенцией бергамота — любимого запаха Хлои. Грейс подумала, что, наверное, переусердствовала с ароматизатором, так как теперь все содержимое ее чемодана пахло как чашка крепко заваренного чая «Эрл Грей».

Прежде чем выйти из номера, Грейс бросила взгляд на нераспакованный рюкзак Лэза, висевший на деревянной вешалке. Обычно она чувствовала себя менее одинокой, разложив вокруг вещи Лэза, но в сегодняшнем состоянии духа ей меньше всего хотелось, чтобы его беспорядок испортил эту чудесную, эту безукоризненную картинку.

Ресторан «Душевная кухня» был заполнен почти до отказа, несмотря на ранний час. Публика была необычной — очень молодая, татуированная и изощренно проколотая во всех местах. Хлоя сидела за круглым столиком в середине зала. Волосы ее больше не были коротко подстрижены и выкрашены в темный цвет, теперь они ниспадали на плечи блондинистыми волнами. На ней были рваные джинсы и старомодный джемпер, весь в бисерных цветах, поверх голубой футболки с вышитой поперек груди надписью «Все обо мне». Время от времени свет определенным образом отражался в покрывавших ее джемпер бисеринках, рассыпавших по всему залу разноцветные «зайчики».

— Хиппуют, — сказала Хлоя, имея в виду остальных посетителей. — Это у них врожденное. Мы никогда не были такими нахальными.

Грейс попробовала снять один из своих свитеров, но он зацепился за ожерелье, и Хлое пришлось ей помогать. Официант в красных джинсах и светло-зеленой рубашке с изображением главных исторических событий ухмыльнулся, наливая ей в стакан холодной, как лед, воды.

— Шикарная рубашка, — сказала ему Хлоя. — На распродаже купил?

— Нет, в «Уна мейс».

— Я должна сводить тебя туда, Грейс, — сказала Хлоя. — Тебе понравится.

Они с Хлоей продолжали говорить о своих любимых комиссионных магазинах, и в какой-то момент Грейс показалось, что сейчас официант подсядет к ним.

— А вы откуда? — спросил он, впервые за весь разговор обращаясь к Грейс.

— Из Нью-Йорка, — ответила она. Официант нахмурился.

— Откуда-откуда? Из штата Нью-Йорк?

— Нет, из города, — ответила она. Официант быстро взглянул на Хлою, как бы за подтверждением.

— Круто, — сказал он и пошел — как показалось Грейс, чересчур поспешно — за меню.

Грейс с трудом покончила с половиной порции равиоли, начиненных сладкой картошкой, и обжаренным шпинатом со стеблями одуванчиков. Официант завернул им остатки ужина и, пока они надевали пальто, попросил у Хлои телефон.

— По-моему, тебе здесь нравится, — сказала Грейс, когда они вышли на Милуоки-авеню. У соседнего здания небольшая очередь, вытянувшись цепочкой, ожидала у дверей какого-то клуба. На углу Грейс заметила кучку подростков в куртках с капюшонами, столпившихся перед небольшим гастрономом.

— Очень. Просто не представляю себя в Нью-Йорке. Я знаю, ты любишь этот город, но я даже подумать не могу, чтобы мои окна выходили на кирпичную стену. Теперь, после смерти мамы, меня с теми местами почти ничего не связывает.

— Представляю.

— Я как будто все еще жду, что она вернется.

Они свернули за угол и пошли к надземной станции метро. Хлоя остановилась и повернулась к Грейс.