— Если есть время, можешь зайти посмотреть, как я живу. Очень жаль, что сейчас не весна. Посидели бы на крылечке.

— Мне, правда, хотелось бы, но, думаю, конференция Лэза скоро закончится, а я обещала к его приходу вернуться в гостиницу.

Слава богу, было уже достаточно темно.

— Грейс… — начала было Хлоя, но умолкла. Она надела шляпу, у которой был такой вид, будто ее сшили из обрывков старых свитеров. — Ладно. Тогда в другой раз. — Она порылась в своей красной виниловой сумочке, ища ключи. Недалеко от них притормозило такси. — Еще раз спасибо за книжку. Позвони завтра, скажи, какие у тебя планы. У меня есть для тебя подарок.

Пока они обнимались на прощание, Грейс вспомнила об ожидающем ее в гостинице пустом номере. Хлоя повернулась, чтобы идти.

— Хлоя… — окликнула ее Грейс, махнув такси, чтобы проезжало дальше. Хлоя обернулась.

— Что-нибудь забыла?

— Думаю, у меня найдется время зайти к тебе. Давай я позвоню Лэзу и скажу, что вернусь поздно.

Квартира Хлои находилась в полумиле от ресторана, в Бак-тауне. Они пустились в долгий путь по улицам, носящим имена знаменитых авторов — Шекспир-авеню, Диккенс-авеню, — вдоль которых выстроились в ряд ничем не украшенные строения викторианской эпохи — окруженные высокими изгородями приземистые кирпичные дома, которые, как сказала Хлоя, были построены до того, как этот район был официально провозглашен городским заповедником.

По пути они зашли в «Книгочей», крохотный частный книжный магазин, где проходы между стеллажами были настолько узкими, что два человека едва могли в них разойтись. Пол был усыпан карандашной стружкой. На грубых, шершавых деревянных полках теснились книги, названия которых ничего не говорили Грейс. Гипсовые статуэтки выглядывали из крохотных ниш. Черный кот потерся о лодыжки Грейс и потом ходил за ней повсюду, пока она бродила по магазину, просматривая ряды книг. Во внутреннем дворике был сад, а в нем круглый стол и три никелированных стула. Хлоя пошла наверх, чтобы найти книгу о человеческих утратах. Грейс слышала, как поскрипывают доски пола у нее над головой, и представляла себе книжную лавину, которая вот-вот обрушится на нее сверху.

Грейс отошла к выходу и стала в ожидании Хлои разглядывать разношерстные прикнопленные объявления — но большей части о субарендной сдаче площади и работе на неполный день. Грейс уже собиралась отправиться на поиски Хлои, когда ее внимание привлек желтый листок, призывавший записываться на открытые занятия по гончарному ремеслу. На узкой полоске поверх листка был нарисован крохотный гончарный крут и значился телефонный номер, написанный каллиграфическим почерком. Как много времени прошло с тех пор, как Грейс бросила гончарное ремесло! Ей вспомнилось колесо, крутящееся, пока она центровала глину, поднимала ее и делала форму полой настолько, что, казалось, еще немного — и стенки не выдержат. Черный кот играл у ее ног, перекатывая упавшую кнопку, потом Грейс увидела спускавшуюся Хлою. Грейс незаметно сорвала одно из объявлений и сунула его в карман.

* * *

Хлоя открыла дверь квартиры на втором этаже и, едва они вошли, заперла ее на засов и цепочку.

— До маминой смерти я никогда не запирала дверь. Не хочу, чтобы исчез кто-то еще.

— Мне это чувство знакомо, — сказала Грейс, проходя на кухню. Пол был покрыт старомодным персикового цвета линолеумом с квадратным рисунком — на пересечениях квадратов сверкали золотистые блестки. Стены выкрашены ярко-желтой краской и увешаны более или менее изящными безделушками.

Грейс подумала о своей бабушке, оглядывая разнообразие часов в этой кухне. Все они показывали разное время. Старые куклы расположились на холодильнике — они под стать миниатюрной мебели, которая могла бы вполне естественно дополнить какой-нибудь экспонат с выставки Дэмиена Херста. Магнитные буквы и полосы черно-белой фотопленки украшали дверцу холодильника. Грейс увидела фотографию, на которой они с Хлоей, тогдашние старшекурсницы, были запечатлены во время поездки в «Рай плейленд». Края фотографии загнулись. На снимке Грейс была в обмахрившейся джинсовой куртке и повязанном вокруг шеи пестром шелковом платке. Она с трудом узнала себя. Даже улыбка казалась ей чужой.

Она подумала о ящике под кроватью, где, как она подозревала, лежала нетронутой большая часть ее школьного барахла. Грейс привыкла четко отделять одну часть жизни от другой. Ее научили, что, когда заканчивается один этап, надо складывать вещи, как старую одежду, в походный сундук и переходить к другому. Все, из чего она вырастала, оставалось позади или отправлялось в «Гудвилл»[10].

Когда Грейс только начала встречаться с Лэзом, мать затаскала ее по магазинам и заставила выбрать новый стиль прически. Поначалу они покупали вещи за полную цену, примеряя одежду с торжественностью, приличествующей предсмертному обряду причащения. То была кульминация всех лет, проведенных в местах вроде Барклай-скул в подготовке именно к этому моменту. Как знатная невеста в стародавние времена, посаженная на корабль с козлом и комплектом постельного белья, Грейс располагала современным приданым от Бергдорфа, которое обеспечивало ей доступ в сферы, где вращался Лэз. Конечная разница состояла не в том, что она брала с собой, а в том, что оставалось на берегу. Сноровистая рука матери подвела Грейс к порогу замужества без одной очень важной вещи. Оглядывая кухню Хлои, Грейс поняла, что же это. Здесь — в хаосе накопления — и крылся секрет неподзапретной жизни.

— Хочешь ромашкового чая? — спросила Хлоя. Вопрос нарушил мечтательную задумчивость Грейс и вернул ее в мир лжи, где она так легко жила последние шесть недель.

— Можно от тебя позвонить Лэзу?

Хлоя посмотрела на Грейс так же, как возле «Душевной кухни», но на этот раз отрицательно покачала головой.

— Грейс…

— Что?

— Ты думаешь, я дура?

— Конечно, нет. Я просто хотела сказать Лэзу, что вернусь поздно.

— Не перебивай. Я знаю, что происходит. Или ты считаешь, что можешь провернуть это со всяким? Но со мной, Грейс, пожалуйста, не надо. Я ведь тебя всю жизнь знаю.

Вдруг, после бившего ее весь день озноба, Грейс бросило в пот. Она сомневалась, следует ли ей довериться Хлое.

— Что ты имеешь в виду?

— Грейс, Лэз был в Чикаго неделю назад на симпозиуме по правам человека, но большую часть времени он провел, отстаивая свою книгу, если это можно так назвать. Я даже думаю, что он сам верит в историю о концентрационном лагере. Это было во всех газетах. Он все еще утверждает, что шесть недель изображал заключенного. Скорей всего, он просто кому-то заплатил. Я даже ходила на этот симпозиум, чтобы посмотреть на него.

— Ты его видела? Он что-нибудь говорил обо мне?

— Да. Наплел кучу всякой ахинеи. Дело, конечно, ваше, но не знаю, у кого в результате более серьезные проблемы. Он и понятия не имел, что ты приедешь в Чикаго. Хотел получить все сведения о твоих полетах. Будто я когда-нибудь ему их давала. Он ни капельки не изменился. Я раскусила его с первого раза, как мы встретились. Прости, но я никогда не была большой поклонницей этого парня.