…Не, че-то я где-то облажался. Блин, рынки полез перекраивать, дурила. С тремя стволами за спиной. Мудак. Ой, муда-а-ак… — держался за голову Ахмет. - …Но отступать уже некуда. Ни рыбаки, ни дровяные мне этого не простят, если я эту ситуацию прямо сейчас не разверну. Окончательно и бесповоротно. И быстро, главное — быстро, тогда пожужжат, да и схавают. Заварил кашу, молодой бля реформатор. Хоть колдуна из Караболки вызывай, чтоб места ихних торжков проклял, или че они там делают… О! Может, и впрямь? Надо перетереть с Магомедычем, когда Кирюху представлять буду…

Дела хреново — улыбайся. Совсем хреново — улыбайся еще шире. С широкими улыбками парней, все решивших, схвативших, купивших и продавших, Ахмет с Кирюхой, наряженные, как на смотрины, перешагнули порог Магомедычева особнячка. Отдав начищенные волыны молчаливым плечистым парням, разулись, продемонстрировав новенькие носки.

— Вот, сюда проходите, сюда, — неумело, но очень старательно улыбаясь, заботился о гостях немолодой башкир с такой угрожающе-хищной мордой, что сразу вспомнились монгольские сотники из фильма Тарковского.

В комнате, завешанной коврами, за низеньким столиком сидел важный Магомедыч. Приветливо кивнул, встал, поздоровался за обе руки. …Как все-таки отточена на Востоке эта процедура, — мелькнула мысль у представившего нового партнера Ахмета. — Смотри, сколько без «цивилизации» живем? И как все быстро встает на круги своя, а? Только б Жирик не накосорезил… Но Жирик вполне проникся атмосферой, попал в темп и чинно, неторопливо, как и полагается хозяину большого Дома, беседовал с Магомедычем на светские темы. Прибежала симпатичная девчонка, слила гостям на руки, подержала полотенце. Официально, как на губернаторском приеме, съели шорпу, похваливая хозяина и его гостеприимство. Потом пошло уже полегче, по-советски, когда съели по паре шашлыков, выжрали полустаканами три пузыря дагестанского коньяка. Магомедыч аж прослезился — коньяк-то с родины… Наконец, приступили к чаю под сказочно вкусный чакчак. …Ну че, по всем восточным поняткам можно поговорить без особых протоколов, — решил Ахмет. — Как бы только не задолжать сверх меры. Хотя это теперь Жириковы головняки, пусть рассчитывается… Вклинился в базар, навел тему на то, как До Этого жили, вспомнил рыбалку на Кожаном, ввернул случай из жизни, как раз и про рыбалку, и про странные дела, изредка на Кожаном происходящие, словом, замотивировал, как умел:

— Кстати, Исмаил-абый, тут эти белемле[110]до сих пор, поди, живут. Как от них, нет беспокойства?

— Да какое от них беспокойство, улым.[111]Люди хорошие, тихие. — Магомедыч немного помолчал, видимо, задумавшись — углубляться в тему, нет ли. Продолжил, однако: — …Сейчас им вообще хорошо стало, никому они не нужны, спокойно живут. Я по молодости, участковым еще когда там работал, ездил к ним — выборы там, помнишь же, как в советский время, на выборы все ходили? Не дай Бог. Ну, я им ящик возил, бумажки эти. Паспорт перепишу, за них там кого-то подчеркну, увезу. Им неприятно все это было. Но они ниче, вид не подавали. И не просили, я сам все делал, из уважений, они же как суфи.

— А как на них ваш хазрэт смотрит? Они ж Ислам не уважают. — легонько, как ему казалось, спровоцировал Ахмет, раскачивая собеседника. — ат-Тауба сказано же, что муслимлар обязаны сделать, чтоб все рядом, кто не приняли ханифа, или чтоб джизья платили, или воевать с ними.[112]

Магомедыч даже крякнул от такой глупости.

— Э, ерунду ты сказал. Знаешь, Ахметзян, я когда дома, на Кавказе еще, жил — у нас в райцентр суфи жили. Ну, на них, что они — суфи,[113]табличк не был, мечет они ходили, ураза держали — но все равно все райцентр знал. Вот. К ним, точней, к их старшему, знаешь, какие люди приезжали? Не то что республикански начальство, Магомедов даже был, неважно этот, а самые главные мулло, имомлар,[114]понял? Советский время! Во дворе, перед воротм, ботинк, шапк сымали! Вот какие уважаемые люди был! — Магомедыч раскраснелся, даже привстал.

Помолчал. Покосился на Жирика, с наслаждением грызущего чакчак, на Ахмета. …Ага. Мент у Магомедыча проснулся. Да, правильно говорится, умер — надолго, мент — навсегда. Пора колоться…

— Ахметзян, а тебе зачем они? Только мне не рассказывай, что без интереса все это спрашивал. — Магомедыч выперся на Ахмета сверлящим оперским взглядом.

— А разве ты не сам рассказывал? — для проформы поупирался Ахмет, не сдаваться же сразу. — Я че, имена и факты тряс? Так, разговор просто зашел, нет? Ладно, ладно. Расколол. Есть маленькая проблемка.

Ахмет вкратце набросал расклад с маленькими базарами.

— Как думаешь, Исмаил-абый, помогут?

— Не знаю, улым, не буду врат. С ними заранее никогда ниче не знаешь. Вот я возил к ним иногда людей. В основном баб. То родить не может, то еще че, ну сам знаешь — у баб постоянно какие-то проблем. Ну, и мужиков тоже. И знаешь че? Тебе вот кажется, что везешь человека с ба-а-альшым проблемам, а оказывается — тьфу. Или с мелочью, а они разворачивают. Или вообще — привез им как-то девку, маленькую совсем, и пропала девка, представь себе. И никакого шума, родители без претензий, никто слова не сказал. Прививки приезжали — не спрашивали, школа пора идти — тоже не спрашивали.

— А ты?

— А че я. Пацан, младш летнант. Честно скажу — боялся я этот вопрос подымать. Нет, не в том смысле, что мне хвост наступят, нет. Дураком побоялся стать. Родители не ищут, родня там, бабай-абика[115]спокойно ходят, а мент шум подымает, понимаешь? Спросил так, между делом как бы, мне говорят — к родне уехал, и весь разговор.

— Понимаю.

— Вот. Я к чему говорю — вот скажешь, надо мне три базар разогнать, а че они тебе скажут, неизвестно.

— Ну че, Магомедыч, когда съездим?

— Хе, съездим. Сначала сходим. Тут у нас живет один ихний, сначала к нему зайдем. Ты ему все доложишь, и идите домой. Следший раз придете, он скажет, как че. Пошли, сразу дело сделаем.

— Пошли, в самом деле, че тянуть. Кирюх, ты посиди, покушай, мы щас.