— Да. Первый оказался никуда не годным, — ответил Илар, наслаждаясь его обеспокоенным видом.

— Я хочу вызволить его, — сказал Серегил. — Может ли хоть что-то склонить тебя на мою сторону?

— О боже, ты непостоянен, как морской бриз, — съязвил Илар: — И с чего бы мне заключать с тобой сделку?

— Никаких сделок, — ответил Серегил: — Я готов пойти на всё, что захочешь — на любую пытку, какую ты придумаешь, только не позволяй убить его.

— Должно быть, ты считаешь меня совершенным глупцом, хаба. Уверяю тебя, я не дурак. Я знаю, что в ту же секунду, как я повернусь к тебе спиной, ты снова попытаешься придушить меня или сбежать. И скорее всего вместе с ним.

— Думаешь, я смог бы оставить Алека подыхать здесь?

Илар задумался на мгновение.

— Полагаю, что нет, но мне действительно трудно поверить в твою столь внезапную перемену ко мне.

— Клянусь тебе, Илар… илбан. Любовью, которую ты когда-то испытывал ко мне, и любовью, которую я испытываю теперь к Алеку.

— Наши с тобой слова ничего не значат, хаба.

Серегил собрался с духом, запрятал подальше свою гордость и пополз к Илару на четвереньках, роняя одеяло.

— Это что ещё такое?

Серегил замер возле него, целуя ногу, обутую в туфлю, и так и остался стоять, прижавшись к ней лбом:

— Возьми мою жизнь в обмен на его, илбан. Прошу, умоляю, моя жизнь — за его.

Илар схватил Серегила за волосы, больно впившись пальцами в его затылок.

— Берегись, хаба. Я беспощаден, если ты предаешь меня.

— Мою жизнь за его, — снова прошептал Серегил.

— Ты же знаешь, что он не принадлежит мне. Как я могу его спасти?

— Но твой хозяин слушает тебя. Пока Алек остается в живых, я буду служить тебе.

— Ты в любом случае станешь служить мне.

— Я буду служить безропотно.

— Очень интересная мысль, хаба, и я, пожалуй, подумаю над этим.

Он отпустил Серегила и пнул его от себя подальше, затем грубо сказал:

— Пошел вон, от тебя дурно пахнет.

Серегил отполз с самым смиренным и обреченным видом.

Илар постоял немного, и Серегил ощутил на себе его пристальный взгляд, полный подозрений, но Илар был явно заинтригован.

— Ладно, посмотрим.

Обернувшись к слугам, он проговорил на их языке:

— Вымойте его и приберитесь в комнате. Не дай бог с ним что-то случится, шкуру спущу!

Они молча смотрели на него, пока Илар не скрылся из их поля зрения, затем один прорычал своему напарнику:

— Ну и высокомерный же сукин сын! И что он о себе возомнил, командует тут? Во имя Сакора, хотелось бы мне поставить его на место раз и навсегда.

— Да ладно, хватит болтать, — вздохнул второй, оттолкнув его и принявшись собирать грязную постель: — Граф Ихакобин тут же выпорет и продаст тебя, посмей ты коснуться хоть пальцем его любимого раба-фейе, да ты и сам это знаешь. Скоро этот подлиза станет свободным и устроится получше нас с тобой. Так что попридержи свой норов и обожди: скоро он отсюда исчезнет.

Он наклонился над Серегилом и сморщил в отвращении нос:

— Зато этот не кажется таким уж высокомерным и властным, как думаешь?

Другой засмеялся, подходя поближе и вздернув за волосы голову Серегила. Серегил, уже уставший от подобного обращения, был вынужден терпеть.

— А он не так уж плох для фейе. Только глянь, какие глазки!

— И губки тоже, — пробасил другой, многозначительно почесав промежность.

— Как думаешь? Он не нажалуется Кениру?

Серегил изо всех сил старался держать себя в руках, не подавая виду, что понял хоть слово. Но когда один из них начал развязывать тесемки своих коротких штанов, всё стало ясно и без слов. От Серегила тоже не требовалось словесного ответа. Он оскалил зубы и с явным вызовом проскрежетал ими.

Второй слуга рассмеялся:

— Да оставь ты его в покое. Надо ли так напрягаться и пороть его? А я думаю, он хочет показать, что без этого не сдастся. Лучше заставь старую каргу спуститься помыть его. Она так о нем волновалась, когда его посадили сюда.

Они потешили свою душу, забрав его постельные принадлежности и оставив нагишом трястись от холода на голом полу. Томясь ожиданием, он растирал себе руки и ноги. Ему следовало быть с ними очень осторожным. Как бы ни ненавидели они Илара, мучить Серегила явно доставляло им удовольствия больше.

Они скоро возвратились вместе с Зориель и несколькими слугами. Серегил обрадовался, увидев, что они принесли с собой небольшую лохань и ковш для воды, а также свежее белье.

Вода оказалась ледяной, но он так истосковался по ванне, что был счастлив даже услышать бормотание Зориель:

— Ну вот, теперь я рядом и всё будет хорошо, сынок. Только полюбуйтесь на это: кожа да кости!

— Мой хозяин не столь добр, как Ваш, — ответил Серегил с кривой усмешкой, вздрогнув, когда она провела по его спине жесткой тряпкой.

— Я слыхала, ты чуть не придушил его, — прошептала она, наклонившись поближе: — некоторые из нас вдоволь потешились этим, причём не только рабы.

Она вылила ковш холодной воды на его голову и принялась намыливать волосы, громко причитая:

— Разве тебе не известно, кто такой Кенир? Он — фаворит господина и скоро станет вольноотпущенником. Ты будешь принадлежать ему, так что тебе лучше обучиться хорошим манерам.

Серегил фыркнул и ничего не ответил. Он поглядел на стражей, чтобы удостовериться, что им не до них, затем пробормотал:

— Это Вы прислали ко мне ту женщину, катмийку?

— Да, я. До меня дошел слух, что тебя убили, но она сказала, что видела, как тебя волокли сюда. У неё больше свободы в доме, чем у меня.

— Она Ваша подруга?

— Думаю, уже можно назвать её этим словом. Известно, чтобы сойтись с катмийцем, нужно какое-то время. Большинство из них остаются холодны, как горы в их фейтасте, к тому же они очень лукавы. Но она быстро поняла, что не лучше остальных, едва здесь появился этот.

— Кенир, Вы хотите сказать?

— Кто же еще? Он, этот коварный пес. Так мягко стелется перед илбаном, но совсем другое дело мы, не достойные и носка его ботинка.

— Ну да, он всегда был таким.

Она на минуту прервала мытьё и прошептала:

— Он говорил, что знал тебя раньше, но я поначалу не верила ему. Так он и правда устроил, что ты попал сюда и стал рабом, как и он сам?

— Он сделал это, чтобы выбраться самому. Вашему илбану был нужен не я, а мой друг. Вы не видели его?