К счастью, Ихакобин снова дал ему лекарство, от которого он сразу уснул, а когда через несколько дней проснулся — слабый, измученный и совершенно разбитый — рядом находился Кенир, чьей заботе его поручили.

Он поднес к губам Алека чашку. Алек пригубил её, затем забрал чашку и стал пить медленными, осторожными глотками, не желая потерять ни одной драгоценной капли. Ему было видно, как Ахмол помогает Ихакобину откапывать нового рекаро, как они укладывают его на кусок ткани. И оно лежит там, свернувшись калачиком, беспомощное, похожее на новорожденного младенца. Волосы и кожа просвечивали белизной сквозь грязь точно так же, как и в прошлый раз, но новое существо оказалось крупнее. И точно так же как и в прошлый раз, у него не было крыльев. Алек почти сожалел, что это так: ему было даже интересно, должны ли они были быть такими, как у птиц, покрытыми перьями, или же просто кожистыми, как у летучей мыши и крошечных драконов, которых он видел в Ауренене.

Ихакобин отдал короткий приказ и Ахмол принес ему чашу с серебряным настоем. Алхимик осторожно отцепил одну ручку рекаро от его груди и уколол кончик мизерного пальчика. Выступила капля жидкости, ничуть не похожей на кровь. Напротив, она была практически прозрачной, как вода или древесный сок. Алек вспомнил раны прошлого рекаро. Хоть внешне эти существа и казались такими похожими на людей, в них текла не кровь, а какой-то кленовый сок.

Ихакобин выдавил в чашку несколько капель и очень пристально что-то разглядывал. Что бы он там ни увидел, похоже, он был весьма доволен, о чем говорила широкая улыбка, озарившая его лицо. Кенир что-то тихо сказал взволнованным голосом. Алхимик похлопал его по плечу, затем завернул рекаро в тряпицу и понес его к Алеку, все еще остававшемуся в своем углу.

— Ты знаешь, что надо делать, — спокойно сказал Ихакобин, не в силах оторвать взгляда от своего нового творения. Алек протянул руку — на сей раз левую, ибо пальцы правой все были исколоты и покрыты болячками — и позволил алхимику проколоть его и поднести кровоточащий палец к губам рекаро. Подобно слепому котенку, оно сначала потыкалось, затем нашло палец и жадно присосалось к нему.

Алек едва не отшатнулся, испугавшись такой алчности. Было странное ощущение, что существо высасывает из него саму жизнь. Рука Алека онемела до самого плеча.

— Не шевелись, — предупредил его Ихакобин, стиснув рукой локоть Алека, чтобы не дать ему двинуться с места: — Этот посильнее, чем в прошлый раз, то добрый знак.

Рекаро сделало последнее усилие, затем открыло глазки и уставилось на Алека. Глаза этого существа уже были не темно-голубыми, а серебристо-серыми, чуть темнее, чем сами белки. Тем не менее, как и предыдущее, оно было очень похоже лицом на юного Алека, хотя, пожалуй, с более выраженными чертами фейе. Алек коснулся его влажной прохладной щечки и на сей раз подумал о саламандре. Существо безмятежно смотрело на него. Ихакобин захихикал:

— Даже тебя растрогало, не так ли?

— Пожалуйста, Илбан, не причиняйте ему боли!

— Ты и впрямь очень сентиментален. Я уже говорил тебе: это — не человек. Кроме того, пока можешь не волноваться. Первое испытание оно выдержало.

Алек просмотрел на Ахмола, который все еще держал чашку. Что-то темное плавало в ней, но раб повернулся и унес её наверх прежде, чем Алек смог узнать, что это было. Холодные глаза рекаро все еще пялились на Алека, и он напрасно искал в них хоть какой-то проблеск интеллекта. Но как бы ни было, мысль о том, что вот это тельце снова обречено на растерзание и муки, оказалась невыносима.

"Ребенок, которого не родит ни одна женщина".

Его ребенок!

Всматриваясь в это личико и вспоминая отчаянные вопли другого, когда того резали на куски, он чувствовал, что его сердце наполняется отчаяньем и виной. Он вспомнил про отмычку, надежно припрятанную в матраце. Что ж, похоже, время пришло.

Кенир помог ему спуститься в комнату, где его уже ждал ужин. Бадья с водой также была приготовлена для него. После того, как он снова провисел в той жуткой клетке, возвратиться сюда, к этим безыскусным удобствам, оказалось для Алека чуть ли не счастьем. Не говоря ни слова, он позволил рабу вымыть себя и надеть одежду. Алеку было не до наслаждения всем этим, ибо он был как натянутая струна, ожидая, что вот-вот снова услышит сверху крики боли. Но всё было тихо.

— На сей раз всё как-то иначе, чем тогда? — спросил он, с благодарностью укладываясь в кровать и приступая к еде, состоявшей из холодного мяса и сыра, приготовленных для него.

— Я очень на это надеюсь, ради твоего же блага. Может быть он, наконец, оставит тебя в покое, если в этот раз получилось то, что нужно.

— Быть может, — Алек откусил ещё кусочек мяса: — Что было в той чашке?

Кенир ушел от ответа, поправляя одеяло на ногах Алека.

— Ты же видел. Скажи мне!

— Жидкость изменила свой цвет. Я понятия не имею, что это значит, — ответил Кенир, не поднимая глаз.

И Алек понял, что Кенир лжет. А когда он понял это, ему вдруг стало так тяжко.

Дверь была закрыта, стражи оставались снаружи.

— Что остановит его теперь от того, чтобы создавать все новых тварей, если они представляют для него такую ценность? Как ты думаешь, на сколько ещё раз меня хватит, чтобы войти в ту клетку и выйти из неё живым?

— Не говори так, прошу тебя! — взмолился Кенир: — Если получилось то, что ему было нужно, я буду просить его, чтобы он сделал тебя простым домашним рабом, вроде меня. Это не так уж плохо на самом-то деле.

Алек вцепился в его запястье и притянул к себе:

— Я не был и не буду ничьим рабом! Или за все эти годы ты совсем забыл, что такое быть свободным?

— Быть может и так. Но что мы можем поделать? Смирись со своей участью и постарайся извлечь из неё возможную выгоду, как делают все.

Алек собирался рассказать ему об отмычках, припрятанных в матраце. Он планировал попросить его помочь разыскать Серегила и даже предложить бежать вместе с ними на свободу, но эта внезапная ложь заставила его прикусить язык, и Алек промолчал, позволив Кениру поцеловать его в лоб и выйти.

"Ну что ж, пусть пока будет так", — сказал он сам себе, всё ещё не желая отказываться от единственного союзника, который у него имелся. "Когда настанет пора, я помогу и ему, если это будет в моих силах".

Он пощупал дыру, желая удостовериться, что ключи к его свободе находятся на положенном месте. Но их не было! И еду ему этим вечером принесли без всяких инструментов. Ошеломленный, он лихорадочно шарил по матрацу, даже приподнял край, заглядывая внутрь. От его костяного инструмента не осталось и следа, ничего, даже маленького осколка! Алека пробил мерзкий озноб. Сюда мог войти кто угодно: охранники, Ахмол, сам Ихакобин. Но что он знал наверняка, это то, что здесь не обошлось без Кенира.

Как там говорится? "За улыбками прячутся кинжалы, тали".

Совершенно несчастный и охваченный дрожью, он свернулся калачиком под своими одеялами, прикидывая, какое наказание ожидает его теперь. Впервые с тех пор, как попал в плен, он вдруг ощутил себя рабом.