– Мадам, кажется, снова начала курить, – повела носом Ника. – Ладно, жду тебя на улице!

И она все-таки нацепила кокетливый черный берет. А потом взялась за ручку двери и жалобно сказала:

– Только харри ап, плиз! Очень хочется багетик!

Я улыбнулась и покачала головой. Сунула в рюкзак кошелек, фотоаппарат. А потом… Я не знаю, из-за тренировки или нет, но мне страшно захотелось… Нет, не рисовать, но на всякий случай взять с собой блокнот и карандаши. В рюкзаке их не оказалось. Пришлось доставать чемодан и рыскать в нем среди свитеров и футболок.

«Жаль, что в моем так мало места, – думала я, – а вот в Никином…» Кстати…

Я встала с колен, подошла к Никиному чемодану, горделиво возвышающемуся над своим бедным родственником – моим обшарпанным другом, осторожно потянула за золотую «молнию» и заглянула внутрь.

Внутри чемодана лежал свернутый комком красный спортивный костюм.

Не буду строить из себя Ботаника и скажу честно: самое интересное в Лувре – это вход через гигантскую стеклянную пирамиду. Вокруг нее стояли пирамидки поменьше.

– Там вход для гномиков, – пошутила я и немедленно сфотографировала славную семейку пирамидок.

А потом зашла внутрь и просто взвизгнула от восторга, оказавшись под тысячью гигантских сегментов, сквозь которые светило зимнее парижское солнце.

– Это американцы строили, – подчеркнула довольная Ника, умявшая три багета с кофе, который мы купили в пластиковых стаканах и пили по дороге, пока топали вдоль мутной Сены к Лувру.

– Здоровский дизайн, – одобрила я, – хорошо, что очередь за билетами такая большая, можно постоять – полюбоваться.

– Терпеть не могу очереди! – заявила Ника. – К тому же до восемнадцати лет вход бесплатный.

Она потащила меня внутрь музея.

Ну, не знаю… Наверное, все эти картины, скульптуры, коллекции королей разных веков, искусство древних стран и религий, Венеры и Афины с отбитыми руками и носами кому-то показались бы божественными. Кому-то, кто разбирается. Мы как-то быстро заскучали.

– Давай найдем какие-нибудь знаковые вещи, – предложила Ника, заглянув в путеводитель «Американцы в Париже», но и у «знаковых вещей» нас ожидало разочарование – ненавистные Нике очереди, у которых не было ни хвостов, ни начал.

Добила нас «Мона Лиза». Она была окружена настолько плотным кольцом японцев, что приблизиться не получалось ближе чем на пять метров. Ну и зачем, спрашивается, мы приехали в Лувр? На youtube.com и то можно было поближе в каком-нибудь ролике все посмотреть. Один из японцев все пытался выбрать получше ракурс, пятился и в конце концов наступил мне на ногу.

– Sorry! – подпрыгнул он и поклонился.

– Ий, – ответила я.

– Нихонго ханасимаска? – обрадовался японец.

– Типа, говорю ли я по-японски, – объяснила я Нике, потом покачала головой, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:

– Манга отаку. Аниме отаку.

– Отаку? – спросила Ника. – Фанат, что ли?

Я кивнула и добавила:

– Миядзаки.

– Миядзаки-сан! – обрадовался японец и сфотографировал нас с Никой на мобильный.

Вместо «Моны Лизы», как я поняла.

– Хорошая, кстати, идея, – пробормотала я, когда он наконец откланялся, и тоже достала мобильный.

– Ботанику пишешь? – спросила Ника, усаживаясь на скамью.

– Угадала, – кивнула я и показала эсэмэс: «Мы в Лувре, и нам скучно. Мы дуры?»

Ботаник ответил незамедлительно: «Зачем вы вообще туда пошли? Езжайте в д’Орсе! Там же импрессионисты! Зарядитесь настроением!

– Мне не хватает Ботаника, – сказала Ника, – а в д’Орсе неохота. Там очередь будет. Может, пора уже пообедать?

– Мне его тоже не хватает, Ботаника. А в д’Орсе вряд ли будет очередь. Смотри, какие тучи, сейчас дождь пойдет.

– А насчет ланча?

– Спросил человек, слопавший три багета!

– О’кей-о’кей, – проворчала Ника. – Какое счастье, что в Париже на каждом углу киоски с едой! А то я с тобой никогда не получу роль толстушки!

Японцы образовали уже новый круг, оттеснив нас от «Моны Лизы» еще на два метра, и нам пришлось столько раз извиниться, что в конце концов даже Ника выучила это бодрое японское «Гомен кудасай!», то есть «Простите, пожалуйста!».

Бросив прощальный взгляд на пирамиду, я подумала, что мне не хватает Ботаника не только потому, что он наверняка устроил бы для нас замечательную экскурсию по Лувру (так и слышу его бодрый голос: «После пожара и разрушения Тюильри, произошедших при осаде Парижской коммуны в мае 1871 года, Лувр приобрел современный вид»), а еще и потому, что Серега никогда не унывает. Так что оптимист сейчас не помешал бы двум барышням, каждая из которых так и норовит поддаться мрачному настроению.

Мы пересекли Сену по мосту Рояль и подошли к музею д’Орсе, в котором в основном выставляются картины импрессионистов. Как назло, никаких киосков нам по дороге не попалось (кроме одного, за которым стоял парень в грязно-белых рукавицах с обрезанными пальцами и торговал вареной кукурузой, при виде которой Ника только сморщила нос).

– Ничего, – подбодрила ее я, перебегая рядом дорогу, – может, там внутри будет кафе? Наверняка будет!

Однако у музея д’Орсе нас ждало кое-что ужасное. Очередь. Да не простая, а змейкой в пять колен!

– Пошли отсюда!

– Нет, Ника! Давай хоть немного прикоснемся к прекрасному!

– Давай! Для этого надо ехать на шопинг в Галери Лафайет!

– Пожалуйста, хани! – взмолилась я, потому что краем глаза засекла на тумбе афишу с репродукцией Моне «Тюльпаны Голландии», и мои ноги теперь отказывались идти куда-либо еще (тем более на шопинг!). – Ника, мне кажется, нас ждет там сюрприз!

– Только если шоколадный торт из пяти слоев, – мрачно сказала Ника, становясь в хвост очереди. – Нет, ну скажи, я хоть немного потолстела?

– Да, – соврала я, лишь бы она никуда не сбегала.

– Врешь, – вздохнула Ника и покосилась на двух мексиканцев, которые сразу заняли место за нами.

Она с интересом рассматривала их темные вязаные пончо, а они – ее беретик, а потом мексиканцы вдруг достали зонты. И все в очереди достали зонты: розовые, зеленые, прозрачные с кошачьими ушками, огромные зонты с деревянными ручками и логотипами отелей на болоньевой поверхности. И как только все достали зонты, хлынул дождь, словно из поливальной машины. У нас не было никакого зонта. То есть у меня был капюшон, а вот у Ники…

– Хани! Харри ап!

– Ника! Я тебя умоляю! Это же импрессионисты!

– А это – я!