И хотя Том давно лишился чувства юмора, осознание того, что наводящий ужас посланец Апокалипсиса оказался милым старичком, при других обстоятельствах вызвало бы у него смех. Но от задачи, которую ему предстояло выполнить, его более не отделяли десять дней пути на своих двоих. Путь этот сжался до двухчасовой поездки на автомобиле. Десятилетия Том жил трусом, а теперь, когда расстояние до цели быстро сокращалось, он нигде не мог почерпнуть храбрости.

В комнате, куда весь день заходят люди, чтобы через какое-то время выйти из нее, царит ажиотаж, но голоса зачастую понижаются до шепота.

Свет яркий, но не такой яркий, как свет их появления. И, однако, ночь лучше, с большой полной луной и всеми сияющими звездами.

Мужчины и женщины приходят и уходят, некоторые возвращаются, потом возвращаются снова, и всегда появляются и исчезают через одну и ту же занавеску, которая закрывается за ними.

Напротив входа в западной стене — точно такой же в восточной. Но там занавеска закреплена, застегнута на «молнию», и никто не входит и не выходит через этот портал.

Некоторые люди стоят рядом, и смотрят, и принимают протянутую руку, тогда как другие сидят на стульях и наблюдают, надиктовывают свои впечатления или записывают в блокнот.

Иногда они совещаются друг с другом, обычно шепотом или приглушенными голосами. Случается, говорят громче, эмоционально, но злости в этих спорах нет.

Сидящие в клетке Загадочный и Тайна с интересом слушают голоса гостей, музыку голосов, ритм голосов, голосов, голосов.

Вода у них есть, их дважды покормили. Все хорошо, все будет хорошо, как и было хорошо с самого их прибытия.

Это время ожидания, и они оба ждут, потому что ожидание — всего лишь признание свойств времени. Иногда медленно, бывает, что быстрее, но, по правде говоря, всегда одинаково, время течет от одного блистательного момента к другому, к тому месту, где они будут чувствовать себя как дома потом, точно так же, как сейчас они чувствуют себя как дома здесь.

В этой комнате, в которую люди приходят и уходят из нее, и наконец они только уходят, и остаются лишь пылинки, зависшие в неподвижном воздухе под ярким светом.

В ночи, что за занавеской, ждет тот, кто впускает всех остальных. От него идет запах одиночества, усталости и сочувствия.

Тихонько, не нарушая тишины, Тайна перемещает застежку «молнии» чехла их матраса, едва слышно щелкают разделяемые зубцы.

В чехле, под матрасом, ее рука обнаруживает предмет, спрятанный там ранее. Лезвие короткое и тупое, конец закругленный.

Когда она увидела этот нож, стоя на стуле и обследуя содержимое очередного ящика, ее внимание привлекло не лезвие, а красивая рукоятка. Сверкающая, яркая, с приятными глазу контурами.

Тайна как раз схватилась за нее, когда ее подняли со стула и сунули в собачью клетку.

Если какая-то вещь дается в руки, значит, на то есть причина. Это Тайна знает.

После того как их помещают в большую клетку в этой комнате, они обследуют свое новое жилище, и причина, по которой им может понадобиться этот предмет с красивой ручкой, становится ясной. Нужна им, правда, не ручка, а лезвие.

Потолок и пол клетки — лотки с низкими стенками. Стенки — рамы со вваренными в них вертикальными прутьями. Рамы соединены болтами со стенками нижнего и потолочного лотков. Каждая рама держится на четырех болтах: по два снизу и сверху.

Теперь Тайна смотрит на Загадочного, Загадочный — на Тайну, без единого слова они приходят к соглашению, выбирают раму и начинают.

Зажав пальцами инструмент, Тайна просовывает руку между прутьями решетки и изгибает в запястье так, чтобы закругленный конец лезвия встал в прорезь, выполненную в круглой головке болта.

В клетке Загадочный большим и указательным пальцами сжимает квадратную гайку, в которую вкручен болт. Его маленькие черные кисти очень сильные, а им требуется сила, чтобы удержать гайку на месте, когда Тайна начинает поворачивать болт.

Вращающийся болт, неподвижная гайка, витки резьбы, движущиеся по виткам, то и дело раздается скрежет, но очень тихий, практически бесшумный, и мужчина, который стоит на посту у палатки, ничего не слышит.

На последних витках Тайна, отложив лезвие, вращает болт пальцами, чтобы он, разъединившись с гайкой, не упал и не застучал по платформе, на которой стоит клетка.

Болт разъединяется с гайкой, и первая четверть пути к свободе пройдена.

Торопливо, но без излишней суеты они переходят ко второму болту, который начинает поворачиваться. Спокойствие Тайны и Загадочного — следствие их состояния, уникальности положения. Она опирается (он опирается) на высочайший уровень знания, превосходящий все, чему можно научиться, и они знают — все идет от хорошего к лучшему.

И теперь свобода завоевана уже наполовину.

Вскоре после семи вечера Грейди и Камми инспектировали содержимое холодильника и морозильной камеры, чтобы определиться с обедом: салаты и замороженная пицца, или салаты и замороженные макароны, или салаты и замороженное тушеное мясо, или просто пиво и чипсы.

Обычно Мерлин расположился бы у дверцы холодильника, неравнодушный к дискуссии, в надежде определить, остатки какого блюда, которые обязательно перепадут ему после обеда, будут самыми вкусными. Но сейчас он бродил по комнате, нюхал то одно, то другое, и Грейди не сомневался, что он вновь и вновь оживляет для себя запахи, оставленные Загадочным и Тайной.

Когда чаша весов начала склоняться в пользу сандвичей с сыром, салата из шинкованной капусты и замороженного картофеля фри, в дверь постучали. Чтобы хоть как-то отгородиться от агентов министерства, Камми и Грейди не стали поднимать жалюзи ни на окнах, ни на стеклянной двери, которые Пол Джардин опустил, перед тем как провести их допросы на полиграфе.

Открывая дверь, Грейди предполагал, что увидит очередного агента, вопрос которого вызовет у него неодолимое желание врезать ему в челюсть, но личность гостя крайне удивила его.

— Доктор Вулси. Заходите, заходите. Что привело вас сюда?

— Забота о судьбах нации, — с лукавой улыбкой ответил Ламар Вулси. Закрыл за собой дверь, кивнул Камми: — Доктор Райверс, я Ламар Вулси, но, пожалуйста, называйте меня Ламар.

— Он отец Марка Пиппа, — пояснил Грейди.

— Приемный отец, — поправил его Ламар. — Мистер Пипп умер, когда Марку было три года. Я женился на Эстель, матери мальчика, когда ему исполнилось семь, а уж потом занимался его воспитанием.

— Приятно с вами познакомиться, Ламар. Грейди так высоко отзывается о вашем сыне.

— У него было большое сердце. Не проходит и дня, чтобы я не думал о нем.

— Вы входите в кризисную команду, — Грейди перевел разговор в другую плоскость.