– Конечно, обязательно с ним потолкую, – с живостью отозвалась она. На Лана Найнив вообще не смотрела. Наконец соблаговолив заметить, что в комнате не жарко, она накинула шаль на плечи и откашлялась. – Тем не менее он прав. По крайней мере, о тех двоих нам не придется беспокоиться. Я просто удивлена, что они так долго подражали этим шончанским дурам.

– Я не так уверена, – вздохнула Реанне. – Кара, как ты знаешь, на Мысе Томан была кем-то вроде мудрой женщины. В своей деревне пользовалась очень большим влиянием. Разумеется, дичок. Можно было подумать, что она ненавидит Шончан, но нет, не всех. Она очень любит сул’дам, захваченную вместе с нею, и очень беспокоится, чтобы мы не причинили вреда кому-то из сул’дам. Леморе всего девятнадцать, изнеженная знатная девушка, которой крайне не повезло, что ее искра проявила себя в тот самый день, когда пал Танчико. Говорит, ненавидит Шончан и хочет отплатить им за то, что они сделали с Танчико, но на данное ей как дамани имя Лари она откликается с той же готовностью, что и на имя Лемора. И она улыбается сул’дам и позволяет им ласкать себя. Не точтобы я сомневалась в них, как в случае с Аливией, но думаю, что перед сул’дам они не устоят. По-моему, если сул’дам прикажет кому-то из них помочь ей бежать, они подчинятся. И боюсь, не слишком-то станут сопротивляться, если сул’дам попытается снова надеть на них ошейник.

Реанне договорила, и повисла напряженная тишина.

Найнив будто смотрела куда-то вглубь себя, борясь сама с собой. Она схватилась за косу, потом отпустила ее и, сложив руки, крепко прижала их к груди. Закачалась бахрома на шали. На всех, кроме Лана, она смотрела волком. На него она вообще едва взглянула.

Наконец Найнив сделала глубокий вдох и, выпрямившись, повернулась к Реанне и Алис.

– Мы должны снять ай’дамы. Все трое останутся с нами, пока мы не будем в них уверены. А Лемору потом нужно будет одеть в белое! И мы обязаны не оставлять их одних, особенно с сул’дам, но ай’дамы – долой! – Она говорила пылко, будто ожидала противодействия, но по лицу Илэйн расползлась широкая одобрительная улыбка. Вряд ли можно счесть за хорошую новость прибавление еще трех женщин, на которых нельзя положиться до конца, однако иного выбора нет.

Реанне – спустя пару мгновений – просто кивнула в знак согласия, но улыбающаяся Алис обошла стол и похлопала Найнив по плечу, отчего та и впрямь вспыхнула. Она попыталась скрыть смущение, громко откашливаясь и строя гримасы шончанке, сидевшей в клетке из саидар, но ее усилия не достигли цели, а Лан так и вовсе их перечеркнул.

– Тай’шар Манетерен, – тихо произнес он.

У Найнив отвисла челюсть, потом она сумела изогнуть дрогнувшие губы в улыбке. В глазах ее неожиданно заблестели слезы, и она с сияющим от радости лицом резко повернулась к нему. Лан улыбнулся ей в ответ, и в глазах его не было ничего, что напоминало бы холод.

Илэйн чуть не раскрыла от изумления рот, с трудом сохранив самообладание. О Свет! Может, он и впрямь не замораживает супружеское ложе. При этой мысли она ощутила легкий жар на щеках. Илэйн старалась не смотреть на Лана и Найнив, и взор ее упал на Марли, по-прежнему привязанную к стулу. Шончанка глядела прямо перед собой, по ее пухлым щекам катились слезы. Глядела она прямо перед собой. На плетения, не позволявшие ей слышать говорившееся в комнате. Теперь она не могла отрицать, что видит плетения. Но когда Илэйн поделилась своим наблюдением с Реанне, та покачала головой.

– Они все плачут, Илэйн, если их заставляют слишком долго смотреть на плетения, – сказала она устало и с ноткой печали. – Но как только плетения пропадают, они принимаются убеждать себя, что мы их обманули. И, сама понимаешь, убеждают. Иначе бы они были дамани, а не сул’дам. Нет, понадобится время, чтобы убедить Госпожу Гончих в том, что и сама она – собака. Боюсь, хороших новостей я тебе так и не сообщила, да?

– Ну, не слишком много, – сказала Илэйн. По правде говоря, никаких. Просто к куче разных проблем прибавилась еще одна. Интересно, сколько плохих известий нужно свалить в кучу, чтобы она наконец погребла тебя под собой? Ей нужно услышать что-нибудь хорошее, и поскорее.

Оказавшись в своей гардеробной, Илэйн торопливо сменила одежду, в которой выезжала в город на верховую прогулку. Переодеваться ей помогала Эссанде, седоволосая служанка в летах, которую Илэйн выбрала себе в камеристки. Худая, преисполненная достоинства женщина двигалась несколько медленно, но свое дело знала и на пустую болтовню времени не тратила. На самом деле она вообще редко говорила что-нибудь, не считая предложений, какой наряд выбрать, и каждодневных замечаний, что Илэйн очень похожа на мать. На толстых чурбаках в широком мраморном камине в конце комнаты играли языки пламени, но огонь был почти бессилен против холодного воздуха. Илэйн поспешно натянула платье из тонкой синей шерсти, украшенное на высоком вороте и по рукавам узорами из мелкого неровного жемчуга, застегнула на талии затканный серебром пояс с маленьким кинжалом в серебряных ножнах, а ноги сунула в шитые серебром синие туфли. Возможно, перед встречей с купцами на переодевание не будет времени, а на них нужно произвести впечатление. Надо, чтобы на аудиенции присутствовала Бергитте – она производила сильное впечатление своей формой. И Бергитте воспримет как передышку даже пустопорожние речи купцов. Судя по горячему раздраженному узлу, таившемуся в глубине сознания Илэйн, Капитан-Генерал Гвардии Королевы с трудом продиралась через бумажные завалы, находя представленные доклады неудобочитаемыми.

Застегнув в ушах сережки из связок жемчуга, Илэйн отпустила Эссанде к ее камину, во флигель пенсионеров. Хотя от предложенного Исцеления камеристка отказалась, Илэйн подозревала, что у той болят суставы. В любом случае Илэйн была уже готова к выходу. Корону Дочери-Наследницы надевать не надо; можно оставить ее на туалетном столике, на костяной шкатулке с драгоценностями. А драгоценностей у Илэйн было не очень много; большая часть уже заложена, а остальным, как и столовой посуде, грозит та же судьба. Сейчас бессмысленно об этом волноваться. Еще пара минут наедине с собой, а потом нужно впрягаться в телегу обязанностей.

В противоположных концах ее гостиной, где стены были обшиты темными панелями, а широкие карнизы украшены резными изображениями птиц, горели два высоких камина, с вычурными полками сверху. Тепла от них было куда больше, чем от одного в гардеробной, но и тут на белом мозаичном полу ковры лежали в несколько слоев. К удивлению Илэйн, в гостиной обнаружился Халвин Норри. Телега долга, как видно, поджидала совсем рядом.

Старший писец, когда Илэйн вошла в комнату, встал со стула с низкой спинкой, прижав к узкой груди кожаную папку, обошел украшенный завитушками стол в центре комнаты и неловко поклонился. Норри был худ, высок и длиннонос, редкие короткие волосы торчали за ушами пучками белых перьев. Он частенько напоминал ей цаплю. На подоле алой ливреи красовалось маленькое чернильное пятнышко, хотя под началом Норри находились все дворцовые писцы. Впрочем, клякса имела застарелый вид, и Илэйн подумала, не скрывает ли папка еще несколько таких же пятен на груди. Эта папка появилась в руках Норри, когда он начал носить форменное платье, через два дня после того, как это сделала госпожа Харфор. Оставалось неясным, облачился ли он в ливрею в знак лояльности или просто потому, что так поступила главная горничная.