Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, нет. — Она колебалась. — Я дала обещание вашему сыну, сэр. Я не смогла сдержать обещание Лютеру и позволить ему остаться, но это обещание намерена выполнить.
Старик выругался.
— Мальчишка. О чем, черт возьми, он думал?
Ханна ничего не ответила, не зная, как реагировать.
Лютер-старший махнул на кислородный баллон рядом с его инвалидным креслом и трубки в его носу.
— Кислород скоро закончится. И что тогда? Все равно я ходячий мертвец. — Он насмешливо фыркнул. — А я ведь даже не хожу.
— Простите, сэр…
— Простите? Ты сожалеешь? Что вообще для кого-нибудь сделало сожаление? Ты выгнала моего сына из единственного сообщества, которое может сохранить ему жизнь — после того, как он дал тебе ключ к спасению города. Не очень-то похоже на справедливость?
— Он ведь не на веревке болтается, — напомнила ему Ханна.
Лютер-старший открыл рот, чтобы возразить, шишковатые губы растянулись в усмешке, но потом что-то в нем дрогнуло. Если он и увидел правду в словах Ханны, то не признал ее.
— Я вернусь завтра.
Он посмотрел на нее, горько и покорно.
— Как я уже сказал, не возвращайся сюда.
— И я попрошу Эвелин Брукс проверить вас. Она отличная медсестра.
Он закашлялся, рваный звук, от которого у Ханны свело зубы, выглядя при этом совершенно несчастным.
— Вы ничего не можете для меня сделать. Ничего.
Хотя она намеревалась вернуться, как обещала, он не ошибся. Ничто из того, что Ханна могла сделать, не могло вылечить его, обеспечить надлежащую медицинскую помощь, в которой он нуждался, устранить раскол, вызванный ополчением, или вернуть его сына.
Грудь Ханны сдавило, наполнив ее жалостью, состраданием и чувством вины.
Она ушла, чувствуя себя хуже, чем, когда пришла.
— Он страдает, — сказала она теперь. — И он зол.
— Сейчас это не редкость.
Она знала, что они оба думали о Квинн.
— Да, это так.
Холод пробирал ее до костей. Под курткой на ней лишь фланелевая пижама и толстовка. Ханна дрожала.
— Вот. — Лиам стянул с себя плащ и накинул его ей на плечи, накинув капюшон на голову. Она не могла разглядеть его черты в темноте, едва могла различить фигуру, но чувствовала Лиама.
Даже с ранением, каждое его движение излучало силу, компетентность и власть. Ее пульс участился, а желудок совершил странное сальто.
Он замер, так близко, что его теплое дыхание коснулось ее щеки, посылая искры по ее телу от пальцев до пят.
— Ты тоже это для меня делаешь, — сказал Лиам так тихо, что дождь почти заглушил его слова. — Ты держишь волков подальше.
Ханна перестала дышать.
Лиам протянул руку и заправил влажную прядь волос ей за ухо. Он прикоснулся к ее лицу, его пальцы словно огонь на ее коже.
— Ханна…
Перед ее глазами промелькнуло лицо Пайка. Его красный рот, пустые глаза. Ее кости трещат. Боль.
Страх пронзил Ханну насквозь.
Прежде чем она успела подумать, прежде чем ее мозг смог рассортировать мириады мыслей и эмоций, сжигающих ее синапсы, инстинкт взял верх. Она отпрянула в сторону, как испуганная лошадь.
Вскочив на ноги, Ханна схватилась за поврежденную руку.
— Я… я не могу. Прости.
— Ты не должна мне ничего объяснять. Я подожду, Ханна. Я…
Ханна не слышала продолжения. Она стряхнула с плеч плащ Лиама и убежала в дом, чуть не поскользнувшись на мокром крыльце от спешки.
Призрак протиснулся следом за ней, и дверь заскрипела на ветру. Затем дверь захлопнулась.
Ханна рухнула на колени посреди темной кухни. Рыдания сотрясали ее тело.
Призрак лизнул ее в лицо и прижал свою огромную голову к ее плечу, предлагая утешение, как только мог. Она прильнула к нему и обхватила за грудь, уткнувшись щекой в его мокрый мех, вцепившись плохо слушающейся рукой в шерсть, вдыхая влажный собачий запах.
— Что со мной не так? — прошептала она, боясь, что уже знает ответ.
Она сломлена.
Не важно, как сильно она заботилась о Лиаме, как глубоко росли ее чувства к нему — а они росли. Ханна чувствовала это каждым ударом своего сердца.
Пайк не умер — не в ее сознании. Отнюдь. Он ушел, но его сила осталась, как какой-то извращенный и садистский призрак, злобный демон из глубин ада, все еще преследующий ее.
Вред, который он причинил, жил в глубинах ее души. Страх и боль, внушаемые днями, месяцами и годами, проникали в душу, вязли в костях.
Ханна боролась, чтобы убить Пайка, чтобы избавить вселенную от его злобного присутствия, но этот поступок оказался лишь первым шагом на пути к исцелению, который займет годы, а может быть, и вечность.
Борьба со страхом. Встреча с этой болью. Снова, снова и снова.
Это просто непреодолимо.
Как она могла дать такому мужчине, как Лиам Колман, хотя бы малую толику того, что он заслуживал?
Она не могла. Такова правда, с которой Ханна не могла смириться. Она не могла.
Глава 50
Лиам
День сто первый
Лиам стоял перед камином Молли и смотрел на весело мерцающий огонь, сам чувствуя себя совсем невеселым.
В гостиной витали запахи печеного хлеба и древесного дыма. Хотя на улице стемнело — надвигалась очередная гроза, — керосиновые фонари, развешанные по стенам, отбрасывали теплый свет. Смех и негромкие голоса наполняли дом.
В то время как бесконечные дела заполняли их дни, после захода солнца их маленькая община расслаблялась и наслаждалась обществом друг друга за играми, разговорами и хорошей, хотя и ограниченной едой.
Сегодня вечером все собрались у Молли. Ее дом хоть и маленький, но уютный, и никто, похоже, не возражал против тесного соседства.
Эвелин помогала Молли на кухне, к ней присоединился Рейносо. Оказалось, что этот большой замкнутый коп любит готовить. Он приготовил отличный суп с фасолью пинто и гарниром из дважды запеченного картофеля и зеленой фасоли.
Бишоп совершал свой обычный обход, болтая с каждым, предлагая щедрые подбадривания и комплименты, его частый звонкий смех возвышался над гулом разговоров.
Дейв и Аннет обсуждали следующий День торговли и лучшие методы расширения общественных садов. Они сидели близко друг к другу на диване, колени почти соприкасались.
Перес увлеченно играла в шашки с Тревисом. Майло сыграл несколько партий, даже немного улыбался, но в основном он сидел на кухне в одиночестве.
После того как их потискали и понянчили, малыши играли на животиках на одеяле, расстеленном в центре гостиной. Лиам провел большую часть вечера, держа их обоих на руках. Они пахли детской присыпкой и сладким молоком, их кожа ощущалась бархатисто-мягкой.
Его сердце
