— Тебе пора, — в унисон его мыслям сказала Ютта.

Вдали, на фоне темнеющего неба что‑то прогремело, отдаленно, как в бочку выстрелили. Иван быстро обернулся, рефлекторно прикрывая руками жену и ребенка, но, прислушавшись к затихающим раскатам, расслабился. Это всего лишь сухая гроза, этим летом они были необычно часты. Почти каждую неделю ночное небо рвали громовые раскаты и полосовали белые росчерки молний. И ни капли дождя.

— Мне действительно пора, — тихо сказал он.

Ян моргнул, всматриваясь в отцовское лицо темными блестящими глазами. Он больше не плакал, утешенный мамой, но веки покраснели и опухли.

— Иди, — так же тихо сказала Ютта. – Давай не будем прощаться, как будто ты просто… вышел куда‑то и скоро вернёшься.

— Я и так вернусь. Скоро, — промолвил Иван, чувствуя, как к горлу подступил тяжелый комок.

Он обнял жену и сына, осторожно, приглаживая рыжие волосы Ютты, пахнущие чем‑то цветочным.

— Знаешь, — сказал он. – А мы ведь ни разу не поссорились… Совсем ни разу. Даже странно как‑то.

— Какие тебе глупости в голову приходят, — произнесла она, уткнувшись лицом в его грудь, поэтому Иван не увидел её повлажневших глаз. – Попробуем сейчас?

— Не надо, — честно отказался Иван. – Как говорил один мой знакомый – «Мы никогда не жили плохо, теперь и начинать поздно».

— У него была хорошая семья.

— Да, очень. Почти как у нас. Помню, ребенок у них родился в декабре, и они по привычке решили отметить Новый год.

— Хорошо отметили? – спросила Ютта, подняв голову и часто моргая, словно стараясь сморгнуть соринку, попавшую в глаз.

— Да. Почти сутки не отходили от мелкого, а разные деликатесы и разносолы пришлось есть мне, — Иван даже улыбнулся, вспомнив «деликатесы» сорок четвертого года.

Ян снова наморщил красное личико и заныл.

— Иди, — мягко, но непреклонно сказала Ютта.

Иван взял заранее подготовленный походный чемоданчик, проверил, не забыл ли чего, погладил небольшой пистолет на поясе, прикрытый полой пиджака. Ощущение было непривычным – в его понимании ответственность всегда сопровождалась военной формой. В свое время Иван удивлялся, почему генеральные инспекторы не получили соответствующих воинских званий. Объяснение, что аудит и высший надзор традиционно были выведены из военной иерархии, Терентьев принял, но так и не смог проникнуться и привыкнуть. С официальными полномочиями имперского представителя, но без мундира на плечах он чувствовал себя почти что голым.

На пороге он обернулся, хотел было что‑то сказать, но Ютта, покачивая малыша, сделала отвращающий жест ладонью.

«Не прощаться$1 — вспомнил Иван и лишь улыбнулся, надеясь, что получилось естественно и беззаботно.

Со стуком закрылась дверь, провернулся ключ в замке. Спустя пару минут внизу, во дворе заурчал автомобильный мотор, сверкнули фары. Звук машины отдалился, затем исчез.

Ян заплакал, бормоча что‑то похожее на «апитай!».

- Ikke gråt, min baby, — прошептала ему мать на родном языке.

И уже не скрывая слез подумала:

«Глупый. Неужели ты думал, что сможешь меня обмануть?..»

Любящую женщину можно ввести в заблуждение относительно природы обмана. Но сам обман, тревогу и смятенные чувства – скрыть невозможно. Ютта прекрасно видела, что Иван с каждым днём становится все более встревоженным, даже испуганным. И – видя – подыгрывала ему, делая вид, что маскировка удалась.

- Gå tilbake, — сказала она в пустоту. — Nettopp kommet tilbake…

И повторила уже по–русски.

— Только вернись…

Машина мчалась по пустым затенённым улицам с редкими одинокими фонарями, обгоняя поздние автовагоны метробуса и военные патрули. Откинувшись на мягкую кожу пассажирского сидения, Иван прикрыл глаза, стараясь изгнать мрачные мысли. Почему‑то настойчиво вспоминался Морис Лешан, его первый знакомый в этом мире.

Иван солгал Ютте. На самом деле он нашёл Мориса, твердо намереваясь вернуть долг и отплатить добром за добро. Но Терентьев опоздал — весёлый француз, талантливый механик и любитель хитрых машинных кунштюков к тому времени был уже мёртв. Скоротечный рак. Судя по всему, Лешан отправился в путешествие, уже чувствуя приближение костлявой, и Иван не просто стал его попутчиком, но скрасил последние месяцы приговоренного. Наверное, когда Морис почувствовал, что больше не может скрывать симптомы, он решил не отягощать нового друга и отправился умирать в одиночестве.

Машина выехала на загородную трассу и набрала скорость, направляясь к воздушному порту. Теперь он был превращен в военный объект, один из основных элементов воздушной обороны.

Терентьев стиснул кулаки и сжал челюсти, радуясь, что в темном салоне водитель не видит его лица. Мысль о том, что знакомство с ним приносит смерть была несправедлива, неправильна… и сидела под сердцем, как ржавый шип, который нельзя извлечь.

Морис, гвардейцы Зимникова, майор Басалаев…

Ехидный голос в глубине души нашёптывал продолжение мартиролога.

Ютта, Иван–младший…

— Будьте вы прокляты, — одними губами прошептал Терентьев. – Если придется, я убью вас всех, всех. Но до них вы не доберётесь.

Мелькнула бесшумная вспышка на полнеба и вслед за ней прокатился гром.

Гроза приближалась.

* * *

В полутемном помещении сидели два человека, напряжённо уставившиеся на подсвеченный экран, растянутый во всю стену. Над экраном проходила рельсовая направляющая, по которой катался несложный механизм, переделанный из детской игрушки. Машинка могла двигаться по рельсе влево–вправо, а так же поднимать и опускать грузик на леске, похожий на строительный отвес. За спинами людей располагалась грубо сделанная, но исправно действующая рама с простыми приводами, в которой в свою очередь двигался мощный фонарик, бросающий луч света на экран. Наставник с помощью маленького пульта управлял движениями машинки, заставляя грузик перемещаться на фоне всего экрана, меняя скорость и освещение. Оператор вращал два верньера на собственном пульте и стремился поймать лучом отвес, переделанный из снаряда гиропланной автопушки. Состязание проходило в полной тишине, лишь жужжали и пощелкивали моторчики самодельной техники.

— Все, хорош, — сказал, наконец, наставник. – У тебя уже глаз замылился, мышей не ловишь.

Он щелкнул выключателем, в тренировочном зале, переоборудованном из складской каморки, вспыхнул свет.

— Слишком быстро, — виновато пробасил испытуемый, откладывая пульт с парой витых шнуров, тянущихся к стойке с фонариком.

— Быстро… — сардонически протянул наставник, вставая со стула, разминая уставшие пальцы. – «Быстро», это когда на тебя несётся гусеничная дура за полтинник весом и палит вовсю. А это, — он указал на отвес, повисший неподвижно. – Ерунда.