уже привык вызывать у нормальных людей смесь брезгливости и неприязни. Но что он может сделать со своей жизнью?

Вас бы так башкой об стенку, посмотрел бы тогда на вас, во что бы вы сами превратились! Может, вообще бы спились или того хуже, а я хоть, по крайней мере, в рамочках себя держу. Вот ботинки покупать собрался…

Неприязненным тоном врачиха сказала: «Ставьте собаку сюда» – и показала на стол, застеленный рыжей клеенкой.

– Как вам не стыдно, мужчина! – начала она, негодуя и сердясь. – Животное истощено, обезвожено! А это что за рубцы? Вы что, его плеткой били, что ли? Вас судить нужно за такое обращение! Вы зачем собаку завели?! Чтобы над ней издеваться?

– Нет, нет, вы не поняли, – принялся объяснять ситуацию Женька. – Это не мой пес, он просто лапу повредил, поэтому я его принес к вам. Вот деньги, смотрите, у меня тут достаточно. Окажите нам помощь, пожалуйста.

Взгляд врачихи изменился, ей, кажется, стало неловко. Она крикнула куда-то внутрь:

– Алеш, у нас остались препараты по гуманитарной программе?

Пришел толстый Алеша, молодой мужик лет тридцати, и потом они вдвоем с Полиной – так звали ветврачиху – долго возились над песьей лапой в операционной, потом выдали не пришедшего в себя после наркоза добермана на руки Женьке, написали на клочке бумаги, какие препараты, сколько и как часто ему давать, сами препараты выдали, а денег взяли немного.

Так и появился в его жизни Семеныч, вредный доберман, который сразу же решил, что в доме именно он хозяин и есть, и по этому поводу у них с Женькой частенько происходили стычки.

Мамахен возникла позже. Как-то Женька с Семенычем, возвращаясь с прогулки, застали в своем подъезде акцию, или операцию, или как это еще можно обозвать, когда тетка, его соседка, со сведенным от злобы судорогой лицом, пыталась отловить бездомную кошку, чтобы выгнать ее раз и навсегда из их подъезда, потому что «эта дрянь постоянно котится и постоянно прямо тут!».

Кошка в панике бестолково металась по пролету, потому что путь наверх ей был перекрыт, а вниз, на улицу, кошатинке не хотелось. Там стоял мороз, мела метель и ходили злые собаки. Она забилась в угол под едва теплой батареей и тяжело дышала, высунув розовый язычок.

– Чего стал, помоги! – гаркнула на Женьку соседка. – Дубина! Почему я одна за всех тут должна стараться?! Думаешь, большое удовольствие было ее выводок давить? Натрави собаку, живо! Или мне зятя звать придется?

Зять на шум вышел сам, держа наготове пневматическую винтовку.

– Что вы разгалделись, Елена Тихоновна? – недовольным тоном спросил он. На Женьку внимания он и не обратил. – Где она?

Неторопливо соседкин зять дослал пульку в ствол винтовки и прицелился. Прищурив глаз, спросил:

– В голову? В живот?

И тут Семеныч в один прыжок оказался напротив крутого зятя, вперив в него холодный взгляд. Так смотреть могут только доберманы. Слегка наклонив башку, обнажив клыки и глухо рыча, он недобро разглядывал стоящего напротив человека и тоже по-своему прицеливался.

– Ааа!!! – шепотом завопила соседка, вжавшись в холодную стену.

– Убери свою суку, – не решаясь шевельнуться, слабо вспенился зять.

– Сам ты сука, – спокойно произнес Женька и протянул руку в сторону несчастной кошки.

Вот так и оформилась его теперешняя семья в своем, так сказать, окончательном варианте, если не считать время от времени появляющегося у Мамахен потомства, которое Жене приходилось распродавать возле метро по пять рублей за один кошачий нос.

Кошка и пес то дружили, то ругались, хозяина то слушались, то не очень, но все трое сходились в одном – друг к другу относились уважительно и без особых претензий.

Однако у Мамахен и Семеныча было кое-что, что их дополнительно объединяло, а с хозяином, напротив, ссорило. У Мамахен с Семенычем была одна общая нелюбовь. Его животные не переносили запаха спиртного, никакого – будь то водка, портвейн, пиво или слабоалкогольная «Отвертка», без разницы. А если выразиться точнее, они не переносили, когда этим спиртным несло от Женьки.

Но так нетипично они себя еще ни разу не вели. Сегодня был дебют.

Помахав для разгона хвостом и утробно повыв, кошка Мамахен стартанула в мощном прыжке прямо от кухонного порога и приземлилась на стол прямо за торчащим конфликтным стаканом, при этом даже стакан и не задев.

Припав к серому пластику стола, она зашипела, угрожающе задирая переднюю лапу, не прекращая при этом молотить трубчатым хвостом.

– Обнаглели! – возмутился Евгений и, больше не обращая внимания на начавшийся скандал, потянулся за своим алкоголем.

Кошка зашипела сильнее и махнула на него лапой. Руку он успел отдернуть и, приподняв зад от табурета, решительно спихнул злой комок шерсти на пол, снова ловко увернувшись от его когтей.

– Лучше бы вы, мамаша, за выводком смотрели, а то дети небось некормленые, а вы тут…

И тут он сел мимо табурета.

Потому что, пока препирался с Мамахен, Семеныч неслышно подошел к нему сбоку, аккуратненько ухватился зубастой пастью за обгрызенную табуретную ножку и осторожно потянул на себя.

Женька грохнулся на пол, щедро разлив драгоценную жидкость на футболку, джинсы и линолеум. Всю до капельки. До самого донца.

– Господа, вы звери… Вы звери, господа, – прокряхтел Евгений, неуклюже поднимаясь с пола.

Семеныч, ворча, удалился, Мамахен сиганула на мойку и оттуда продолжала неодобрительно наблюдать за хозяином.

Хозяин грустно перевернул стакан вверх донышком и вздохнул. Потом перевел взгляд на фляжку. Внутри фляжки оставалось совсем немного, совсем немного, но оставалось же!

На два пальца, не больше, но, если разбавить… Эх, жаль, пива нет! Но если разбавить заварочкой, то создастся хотя бы иллюзия.

Женя под брезгливым взглядом Мамахен не спеша соорудил-таки себе бутерброд, взял стакан в левую руку, а огурчик в правую и выпил.

В глазах посерело. В ушах застрекотали противно и пронзительно кузнечики. Они стрекотали все громче и громче, а нет, не кузнечики, это кошка Мамахен завыла жутко, да что это такое со мной…

Женя Анисимов медленно и неуклюже сполз на пол, ухватившись немеющей рукой за пыльный подоконник, чтобы не шарахнуться со всего маху и не раскроить об угол стола свою непутевую головушку.

Какое-то время он еще слышал, как воет его пес.

Толян уперся обеими руками в баранку и сосредоточенно жевал нижнюю губу. Миха, развалившись на соседнем сиденье, лузгал семечки. Семечки он уважал, но сейчас вкуса не чувствовал, а лишь переводил хороший продукт, механически выполняя в нужном порядке жевательные, глотательные и плевательные движения. Если шелуха попадала мимо кулечка, свернутого из фирменного буклета компании «Трейд-авто,