из Иртыша реками Обью и Кетью до Маковского волока, а, переехав оный, сухим путем только чрез сто верст, да опять реками: Енисеем, Тунгускою и Ангарою до Байкала; и вверх рекою Удью до Хилки и Хилкочана, до Яблоновых гор, чрез которыя проезду сухим путем только тридцать три версты; потом Ингодою, Шилкою и Амуром до Северо-Восточного моря, а там... Там и Япония рядом, и до Ост-Индии поди рукою подать...

Петр махнул рукой, прерывая поручика.

— То далеко и не ныне, и мне известно... А вот был ли ты в Астрабатском заливе?..

— Был.

— А знаешь ли, что от Астрабата до Балха и до Водокшана на верблюдах только двенадцать дней ходу?.. А там в Бухарии средина всех восточных коммерций. Вишь вон те горы?.. — Он показал рукой на заснеженные вершины, поднимающиеся вдали. — Высоки ль они? — Царь пытливо глядел на моряка, ожидая ответа. Федор медлил... — Ну, высоки ль оне, аль не знаешь?..

— Не знаю, государь... — опустил голову Соймонов. — Зря голчити не стану.

— Что не врешь, то хорошо, а пошто не смерил?

— Да ни к чему вроде было...

— А коли понадобится, сможешь?..

— Отчего же не смочь...

На этом разговор прервался, поскольку шлюпка мало что не ткнулась носом в смоленый борт гукора, где их ждал Апраксин... Однако царь был не забывчив. Некоторое время спустя он снова подозвал Федора:

— Так говоришь, господин поручик, сможешь при нужде вышину сих гор определить?

— Смогу, государь, — твердо ответил Соймонов, никак не ожидая последовавшего действия.

— Васька, — закричал Петр денщику, — подай астролябиум!

Поспелов вынул из сумы астролябию, которую Петр любил и возил с собою повсюду.

— А ну — держи! — приказал царь Соймонову. — Вишь самую наивышнюю главу, яко белым туманом облитую? Меряй!

Федор унял дрожь в руках. Неторопливо оглядел старинную, сильно потертую астролябию. Инструмент таковой был ему знаком. Приложился раз, другой. Счел углы. Некоторое время помолчал, тщательно прикидывая, и сказал:

— Думаю, государь, футов тысящ с десять будет и еще с полтысячи...

— Врешь! — возразил Петр. — Тут и девяти тысящ не наберется. А ну, дай сюды!.. — Он отобрал инструмент и принялся сам тщательно устанавливать стрелку. Потом посчитал в уме и, оборотясь к Соймонову, усмехнулся, дернув щекой и усами, чисто кот. — Молодец! Правду сказал. А я наврал. За то жалую тебя — владей! — И он протянул оробевшему Федору свою астролябию, кинув недовольному Поспелову: — Подай футляр... — И не удержался: — Да, гляди, береги. Оная мне особливо дорога была.

Соймонов упал на колени, стал ловить руку государеву, потеряв слова благодарения...

— Ладно, ладно, будет, — усмехнулся царь. — Встань, да гляди вперед лутче, а то враз на мель сядем... — И, продолжая начатый разговор, добавил: — Сей берег подле оных гор до самого Астрабата простирается. И тому пути никто помешать не может.

Так посреди моря в беседе с флота лейтенантом Федором Соймоновым высказал Петр заветные мысли свои о торговых путях в Индию через Персию, о пути в Японию и Ост-Индию, которые искали на востоке Евреинов и Лужин... Он вспомнил, как в Казани, где была у него остановка по пути в Астрахань, явился к нему «один из посыланных от него геодезистов г. Евреинов в Камчатку и в Курильские острова... — пишет Голиков. — Монарх с великим любопытством препровел несколько времени с ним в разговорах и с удовольствием рассматривал сочиненную им и товарищем его Лужиным карту Камчатки и помянутым островам, и описание всего их вояжа. Он был тщанием их весьма доволен и оказал высочайшее свое к трудам их благоволение».

2

Не без труда удалось Федору зазвать к себе Поспелова, чтобы отблагодарить и его за царский подарок. Денщик сперва гордился перед лейтенантом, от нехитрого угощения нос воротил, жалел астролябию. А может, ревновал к монаршей милости, но потом отмяк и в конце концов поведал историю царского инструмента.

Начиналась она давно, еще в те поры, когда князь Яков Федорович Долгорукий собирался ехать с посольством во Францию. Разговорился он как-то с четырнадцатилетним Петром о дальности многотрудного пути и между прочим упомянул в разговоре, что был у него важный инструмент мореходный, называемый астролябиум. Можно было оным брать дистанции не доходя до того места. Да жаль — украли...

А Петр загорелся, стал просить: «Купи да купи мне сей инструмент». Долгорукий обещал. И действительно купил и привез, что бывало нечасто. Не знали традиций русские вельможи держать слово, данное соотечественнику. Но тут — царь! Хоть и молод и не самостоятелен. Не один на престоле сидит, а с братом старшим Иваном, да еще при правительнице Софье Алексеевне — сестрице. И все же — царь!..

Принес — отдал. Жадно схватил вьюнош невиданный снаряд. Оглядел со всех сторон, поднял вопрошающие очи на князя Якова, а тот плечами пожимает, не умею, мол, государь, не обессудь. Вот ведь незадача. Что ж делать-то далее, как взяться, у кого спросить? Без знания дела иноземный прибор — простая железка. Поехал Петр в слободу к немцу-дохтуру, не научит ли? Дохтур сам действия снаряда не знал, но пообещал, что сыщет на Москве знающего. Прошло немного дней, и он привез в царский покой голландца по имени Франц Тиммерман. Иноземец как нельзя более пришелся ко двору юного монарха. Стал учить его не токмо навигации, ученик его скоро «гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации».

— ...С той поры государь постоянно возить оную астролябию, что тебе ныне пожаловал, с собою изволил. Пошто ноне отдал, не пойму. Но ты береги...

Федор заверил денщика, что нет и не будет для него подарка дороже. Так оно и было многие годы.

3

По-разному проходил Низовой поход. Владетель прибрежной страны послал навстречу русской армии из города Торки посланника с дарами и с подтверждением своего подданства. Потом прибыли депутаты от наместника, или наипа, из Дербента, желая передаться под покровительство русского царя. И войска без боя вступили в город. Не всегда было так.

Султаны двух других провинций, по которым должны были идти войска, изрубили посланных