– Арина… – шептал женский голос. – Ариночка! Милая, ты очнулась?

Туман начал медленно рассеиваться, в нос ударил запах спирта и хлорки, я кое-как открыла глаза, замечая нечеткое лицо мамы. Все плыло, мне пришлось несколько раз поморгать, чтобы увидеть ее сконцентрированный взволнованный взгляд, бледное, без толики косметики, лицо.

– Доктор! Доктор! – к кому-то обратилась мама. – Моя девочка очнулась. Доктор. Ну быстрее же!

Надо мной произвели какие-то манипуляции, но главное – сняли кислородную маску с лица, начали подсвечивать фонариком глаза, свет от которого вызвал резь. Мужчина задавал вопросы, я отвечала на автомате, поражаясь тому, как хрипло звучит собственный голос. А еще мне ужасно хотелось пить.

Спустя час я уже могла худо-бедно различать людей, которые появлялись в палате. Да, это была больница, судя по всему, вип-палата. Мне поставили капельницу, даже причесали волосы и помогли умыться. Я двигалась, словно сомнамбула, – медленно и неестественно. И только под вечер, когда процедуры были завершены, я осмелилась задать матери вопрос, что крутился на языке с момента пробуждения.

– А где Даня? С ним… все хорошо?

Мама растерянно захлопала ресницами, сцепив в замок руки перед собой, словно ей не хотелось пока говорить на эту тему. И тут я задумалась, почему вообще нахожусь в больнице, неужели… гроб, лес и прощальная фраза Рогова – все это было реальностью? От осознания мне сделалось дурно.

– Мамочка! – срываясь чуть не до плача, проронила я. – Где Даня? Где мой Даня?

А вдруг я накликала на него беду, вдруг они и Даниила зарыли где-то под землей, но только меня спасли, а его… нет?!

– Мамочка! Мам! Где… – сердце кровоточило, словно в него втыкали ножи, оставляя там раны, что никогда не смогут затянуться.

– Арина, милая…

– Мам! Где Даня? Что с ним? Где мой Даня?! – кричала, ерзая на кровати. И вот уже соленые слезы крупными градинами покатились по щекам, обжигая кожу. Я начала задыхаться, пытаясь хватать губами воздух.

Неожиданно дверь открылась, на пороге появился Новиков. Он смотрел на меня с надрывом, с чувством вины, которое пожирает, подобно вредителю, изнутри. Дрожащей ладонью я накрыла рот, поражаясь увиденному. Лицо Дани… на нем не было живого места. Под глазом красовался фиолетового цвета синяк, бровь разбита, в уголке губ запекшаяся кровь. Одной рукой Новиков держался за живот, другую засунул в карман.

– Да… Даня… – прошептала, разглядывая стоящего в проходе Новикова. Неуверенной походкой, хромая, он двинулся внутрь палаты, слишком медленно, словно побитый кот, который вернулся после тяжелой битвы домой.

– Я подожду снаружи, – сообщила мама, скользнув в коридор. Она тихонько затворила за собой дверь, оставляя нас наедине.

Новиков подошел к моей кровати, затем опустился на стул, что стоял рядом.

– Как ты? – спросил слишком тихо Дан. Губы мои дрогнули, я еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Никогда не видела его таким… за все двадцать лет.

– А ты?

– Живой, как видишь, – он вдруг улыбнулся, и я не выдержала, протянула руку.

– Дань… – прошептала, сглотнув. Мне хотелось почувствовать его тепло, передать частичку своего.

– Прости, Ариш… я не смог тебя защитить, – произнес он, отводя взгляд в сторону, так и не взяв меня за руку.

– Выходит… все это было… – я осеклась, вспоминая крышку гроба и дьявольскую усмешку Демидова. Почему-то до этого момента мои мысли сводились к тому, что все это было лишь кошмарным сном, который стоит забыть.

– Прости, – повторил вновь Даня, продолжая смотреть куда-то в стенку. Он облизнул разбитую губу, и я заметила, как под кожей у парня заиграли желваки – Новиков злился. Сколько себя помню, близкий и любимый человек всегда злился, когда не мог защитить меня.

– Я сама виновата.

– Нет, это я виноват со своей долбаной правильностью и загонами на тему справедливости. Если бы мы уехали, если бы я тупо отпустил эту ситуацию…

– Тогда мир бы разрушился, – я постаралась приподняться, тело до сих пор было каким-то ватным, тяжелым, словно оно и не мое вовсе. Вроде, ничего не болело, но дикая слабость накатывала волнами. Мне потребовалось приложить неимоверные усилия, чтобы просто дотянуться до сжатых в крепкий замок ладоней Новикова.

– Арин, ляг, тебе нельзя…

– Знаешь, если бы все в мире просто убегали, то… человечество бы вымерло. На людях, готовых бороться за справедливость, держится мир. Дань… – он поднял на меня свои глубокие, пронзительные глаза. В них горел огонек надежды, той самой, которую ищут странники в бесконечной пустыне. И когда находят, понимают – путь был пройден не зря, впереди есть свет, он согреет, он поможет победить.

– Я люблю тебя, – прошептал вдруг Даниил, накрыв мою ладонь своей. Уголки его губ приподнялись, выдавая слабую усталую улыбку.

– Расскажешь, что произошло?

– Ты уверена, что хочешь это знать?

– Угу.

– Будет страшно, – взгляд Дана становился теплее, он будто отпускал прошлое, что заливало огненной лавой его грудь.

– Рядом с тобой мне не бывает страшно.

И Даня рассказал все до мельчайших подробностей, заставляя периодически вздыхать от услышанного. Оказывается, я пробыла без сознания три дня, за это время полиция успела завести уголовное дело не только на парней из братства, но и на некоторых учителей, включая директора. Видео, которое Новиков скинул другу, добралось до телевизионных СМИ и превратилось практически в вирусное за такой короткий срок. Рогов стал знаменитым, если это можно так назвать.

В комментариях люди желали ему сгинуть в мучительных пытках, хотя и остальных не обошли стороной подобные высказывания. А потом начали всплывать новые ужасающие подробности, их поведали бывшие жертвы травли, богоподобных игр. Даня и сам был в шоке от того, сколько материала нашлось: у учеников были фотографии и даже аудиозаписи. Они просто боялись, но молча хранили, видимо, на всякий случай.

Леся тоже дала показания. Она призналась в тайной связи с Андреем, в безответной любви к монстру, которая тянулась еще с детского дома. Рогов притащил подругу с собой, но не ради дружбы, а ради своих корыстных целей. Я не знала, чем закончится это громкое дело. Откровенно говоря, мне не хотелось больше иметь ничего общего с братством Тора. Они стали страшным сном, о котором я жаждала забыть, закопать подальше или принять таблетку, вызывающую амнезию. Все должны получить по заслугам. И я была уверена, так оно и будет.