Наезжала пару раз теща с инспекцией. Всё, что Марья Марковна смести и вытрясти из квартиры не успела, аккуратно укладывала в фирменные пакеты из супермаркета и, ворча и охая, везла домой — пригодится. Катя, конечно, пыталась ее отговорить, но Сергей останавливал: не надо, пусть делает что хочет, это теперь не наша забота; а Катя все равно переживала — завалит же квартиру под самый потолок, только волю дай, и кто такую купит тогда, заваленную? Это ведь полгода потом не разъехаться! «Ничего, потерпим», — успокаивал Сергей и шел красить окно или мыть потолок: уж очень ему не терпелось перебраться подальше от тещи.

В итоге осталось от прошлой обстановки только старое любимое кресло хозяина, с разодранными подлокотниками и проваленное чуть не до пола, довольно крепкая полутораспальная кушетка в дальней комнате, полка для обуви, встроенный коридорный шкаф, чью вечно открывающуюся дверцу Сергей снабдил новеньким блестящим шпингалетом, мутное зеркало в ванной, сама ванна и унитаз, которые Катя едва отдраила термоядерной какой-то химией с высоким содержанием хлора. Плиту, конечно, выкинули от греха — там одна конфорка едва теплилась, да и от нее тревожно попахивало газом.

Все окрестные контейнеры забили Сергей и Катя рухлядью, вынесенной из квартиры, — даже ближние, зелененькие, под навесом, наплевав на бурчание местного дворника. Старшее поколение бдительно наблюдало за новыми жильцами. Под окнами курсировали, выстроившись в рядок, три сухонькие старушки — дневной дозор. Главная, в любую погоду в белом вязаном берете, всегда идущая чуть впереди, недобро косилась на окна пятого этажа и нашептывала что-то своим товаркам, истово жестикулируя, а две сопровождающие согласно кивали. Было не очень-то приятно, но Сергей и Катя старались не обращать внимания: детей с ними не крестить, а язык-то без костей, давно известно — пусть ведет дотошных старушек хоть до стольного града Киева.

По мелочи по мелочи, а «косметический» ремонт в итоге вышел в копеечку, съев без остатка две суммы учительских отпускных — пришлось еще у друзей занять. Но, раз начав дело, Катя и Сергей уже не останавливались и не жалели — не было у них такой привычки.

Катя с детства любила ремонт. Ей это казалось весело — когда вся мебель сбивается в кучу в одном углу, прячется под старыми газетами и покрывалами, когда приходится спать на раскладушке, зажатой с двух сторон шкафом и буфетом, среди серых стен, покрытых кое-где неотмокшими обойными струпьями; когда одинокая лампочка под потолком вся в побелке и по стеклам стекают меловые дорожки, сквозь которые едва видно улицу, но зато как здорово рисовать по ним пальцем всякие смешные рожицы; любила сладковатый запах обойного клея, напоминающего детсадовский кисель; квартира тогда становилась похожей не на квартиру, а на тайный шпионский схрон, и маленькая Катя играла в радистку Кэт из фильма про Штирлица или в «детей подземелья», а будущая теща ворчала, что никакой от нее помощи никогда, а только один сплошной беспорядок.

Вот и сейчас Катя, напевая под нос нелепую песенку, прилипшую с самого утра, бодро отмывала с потолка гостиной пожелтевшую побелку — и была в этой побелке с ног до головы, мокрая, но довольная. Старая стремянка, обнаруженная на балконе, нехорошо ходила под ногами, но Катю это даже веселило. И Сергей в другом углу мыл потолок, взобравшись на бывший кухонный стол, который после ремонта тоже прочили на выброс. У Сергея, как обычно, выходило быстрее, зато у Кати тщательнее. Сергей спрыгнул со стола, обхлопал себя по карманам, выудил из помятой пачки сигарету и затянулся.

— Слезай, солнышко. Давай, отдохни!

— Раньше сядешь — раньше выйдешь! — парировала Катя и брызнула на Сергея мутной водой с неотжатой тряпки.

— Ах ты так?! — Сергей щелчком отправил сигарету в ведро, подхватил Катю со стремянки и закружил по гулкой комнате, а она смеялась, и вскрикивала от ужаса, и просила:

— Ну Сережа, ну пусти! Поставь меня немедленно на пол!

А он кружил все быстрее, пока не оступился и едва не завалился вместе с Катей. Только тогда осторожно отпустил, поцеловал в перемазанную побелкой щеку.

— Видели бы нас ученики сейчас. Они бы поседели.

— Точно, особенно Шелехов из шестого «Б».

Катя покрепче прижалась к мужу и потянулась поцеловать, но вдруг замерла и отстранилась, напряженно глядя Сергею поверх плеча.

— Что, солнышко?

— Сам посмотри, — прошептала Катя беззвучно, одними губами.

Сергей обернулся. В дверях неподвижно стоял хозяин и со вниманием рассматривал их, обнявшихся посреди комнаты. Посмотрел, равнодушно отвернулся и ушел.

— Сереж, я его боюсь, — шепнула Катя.

— Брось. Ничего он тебе не сделает.

— А чего он так смотрит?

— Сама посуди, жил себе и жил, а теперь вдруг чужие люди в доме, все другое… Ну, солнышко… Ну чего ты?

— Да, всё другое, — эхом отвечала Катя.

А хозяин целыми днями бродил по квартире, озирая стены, очищенные до бетона, смотрел, задрав голову, на свежевыкрашенные дверные косяки и временами громко чихал. Запахи свежей краски и клея были ему явно не по душе. Он появлялся бесшумно и всегда неожиданно, так что Катя непременно вздрагивала, случайно поймав его изучающий, холодный, немного растерянный взгляд. Иногда он надолго придремывал в любимом кресле, которое так и болталось все время посреди гостиной и по мере надобности кочевало из угла в угол, и тогда Сергей шептал в утешение жене:

— Ну посмотри, какой он потерянный! Разве тебе не жаль старика?

— Жаль, — тихо отвечала Катя.

Но жаль ей не было. Совсем. И собственная черствость ее удивляла. Она боялась хозяина все больше, сама не знала почему. С виду он был вовсе не страшный, а даже симпатичный. Вот только бы не этот свинцовый взгляд…

Долго ли, коротко, ремонт потихоньку продвигался. Потолки были побелены (кроме кухонного, который Катя смеху ради выкрасила масляной краской в оранжевый цвет, в тон новой плитке над раковиной), выправлены и выкрашены рассохшиеся рамы, разобран весь хлам на балконе.

Они расстелили обои вдоль коридора и густо мазали клеем, двигаясь с двух сторон навстречу друг другу. Из дальней комнаты неслышно вышел хозяин. Катя замерла. Хозяин шел прямо на них, вроде как не видел. У самого края расстеленного рулона он остановился, замер брезгливо на несколько мгновений и медленно, с достоинством пошел по стеночке, где, казалось, мышь не проскочит. Прошествовал и тихо свернул в кухню. Сергей и Катя еще долго смотрели ему вслед, а клей впитывался и подсыхал, так что, когда они отмерли, пришлось мазать заново.

— Знаешь, — тихо сказала Катя, не поднимая головы, — может, мы зря все это затеяли?

— Не выдумывай, солнышко, копейки остались! — ответил Сергей бодро. — Еще пара недель, и будем перебираться! Не знаешь, по размену уже звонил кто? Теща тебе не говорила?

— Вроде нет. — Катя пожала плечами. — Разве она скажет? А вообще странно. Мы вроде цену не задирали, ничего такого.