– Мива, – сказал Лев, – ты меня помнишь?

Подняла голову, внимательно вгляделась. Не узнала.

Смотрела, смотрела, но так и не вспомнила. Много, что помнила – как концерты в Японии давала, как на конкурс в Варшаву ездила, даже как в Москве остановку делала и на концерте Гилельса была. А вот его не вспомнила…

Вернулся Лев домой потрясённый, заперся один в спальне, долго об этом говорить не мог…

А когда подошла к концу его непростая жизнь, в мае 2003 года он тяжело умирал в клинике Йельского университета. В его воспалённом мозгу смешались страны, времена, языки. Он кидался к запертому окну чтобы вырваться на свободу и кричал на милых американских медсестёр, что пытались его удержать: – Прочь, вертухаи!

Вот такая жизнь….

В предыдущем рассказе я кратко упоминал пианиста Анания (Нану) Шварцбурга. К сожалению Ананий Ефимович рано ушёл из жизни всего в 56 лет и не оставил после себя никаких записей. В 1972 году он приезжал из Красноярска в Свердловск на свадьбу своей племянницы (я на той свадьбе был женихом), где мы с ним познакомились, и он, полулёжа на диване в своей любимой позе, весь вечер рассказывал мне про свою жизнь. Не могу себе простить, что в предсвадебной суматохе не записал тогда его удивительные истории. В этом рассказе я пытаюсь восстановить трагическую судьбу этого замечательного человека по крохам того, что сохранила моя память.

* * *

Поезд остановился у деревянного перрона старинного белорусского городка Полоцка. Из мягкого вагона вышли два молодых человека довольно необычного для этих мест вида. В глаза бросались их короткие клетчатые брюки английского покроя с застёжками ниже колена, яркие модные рубашки западного стиля и широкополые шляпы, а главное – открытые и улыбчивые лица. Такие лица в советской стране к тому 1936 году уже не встречались вовсе. Одному из этих иностранцев было 19 лет, а другому 18. В руках они держали по небольшому баульчику. Выйдя из вагона, ребята неуверенно стали озираться вокруг, но их растерянность была не долгой. К ним сразу бросилась маленькая старушка с криком «Лёвочка! Наночка!» Они оба обхватили её руками: «Здравствуй, бабушка! Вот и мы!»

Бабушка жила недалеко от вокзала в маленьком покосившимся домике с огородом, прямо у реки Даугава. Приезд внуков стал для неё самым ярким событием за многие годы, с тех пор, как её дочери и сыновья разлетелись по всему свету – от Америки до Китая. Это была её первая и последняя встреча с внуками – мальчики родились и выросли в далёком китайском городе Харбине и лишь месяц назад переехали в СССР, страну где ещё до революции родились их родители и пока ещё жили многие родственники. А в последний раз они виделись потому, что этих двух ребят ждали впереди страшные испытания, а сама бабушка, когда через несколько лет стало трудно жить одной, перебралась к дочерям в Ленинград, где и умерла от голода в 1942 году. Но пока это лето было для неё временем счастья. Внуки гостили у неё целый месяц, она их поила парным молоком, что покупала у соседки, и кормила изумительным борщом своего приготовления. Ребята помогали ей в огороде, рыбачили на реке, а вечерами рассказывали про свою жизнь в далёкой стране. Особенно ярким рассказчиком был младший внук Нана:

– У нас в Харбине был большущий дом, с верандой, мама работала с Лёвиным отцом в его аптеке. В доме была китайская прислуга, убирала, готовила еду. Когда мы ещё были детьми, мы с Лёвой всегда были вместе, вместе в школу ходили, только в разные классы, жили рядом. Когда его стали учить на скрипке, моя мама сказала – а мой сын будет играть на рояле, чтобы дети могли выступать вместе! Вот так и получилось – я стал пианистом, а Лёва скрипачом. Мы играли вместе почти каждый день, давали концерты, про нас в газетах писали. У нас были хорошие учителя, а потом Лёвин учитель уехал в Токио и за брал его с собой. Лёва жил в Японии четыре года у него в доме, много выступал с концертами и даже стал знаменитым. Этой весной советский посол пригласил Лёву переехать в Москву, чтобы учиться в консерватории. А Лёва ему сказал: я поеду только с вместе с Наной! Тогда посол связался с вашим правительством и они ответили – хорошо, вместе так вместе, пусть приезжают оба. Мы и приехали. Нас сразу приняли в Московскую консерваторию, даже без экзаменов, но сейчас лето и занятия начнутся только в сентябре. Вот мы и решили приехать к тебе в гости, бабушка.

Так действительно оно и было. Двоюродные братья-вундеркинды только в июне приехали из Харбина в Москву по приглашению советского правительства. Трудно сказать наверняка почему в те годы советской стране, а вернее Сталину, вдруг понадобились талантливые музыканты? Видать была у него идея фикс стать «впереди планеты всей» в самых разных областях культуры. В 1936 г. М. Ботвинник стал чемпионом мира по шахматам (поделил первое место с Х. Р. Капабланкой), в 1937 г. должен был состояться конкурс скрипачей и пианистов в Брюсселе. Музыкальные таланты стали нужны позарез. Хватало, разумеется, и своих, но на всякий случай про запас собирали и за бугром – кто знает, вдруг пригодятся? Вот Льва Тышкова, а с ним и его двоюродного брата Анания (Нану) Шварцбурга, детей ещё дореволюционных эмигрантов, привезли в Москву из Китая и отдали в учёбу к лучшим педагогам Московской консерватории: Лев стал студентом А. И. Ямполького, а Ананий учился у К. Н. Игумнова. Поскольку в те страшные годы молодых людей готовили для показа за границей, на их явно западный облик, свободомыслие и раскрепощённое поведения пока закрывали глаза. Пусть себе порезвятся до поры до времени. И они резвились во всю силу своего молодого темперамента. Особенно Нана. Будучи блестящим пианистом, он ещё обладал прекрасным актёрским талантом, несмотря на свои 18 лет был уже широко эрудирован, начитан, и слыл душой любой компании. Вокруг него всегда собирались друзья, он прекрасно рассказывал анекдоты, знал массу интересных историй, особенно о Китае и других станах, где хотя и не бывал сам, но слышал о них от своих харбинских приятелей, поездивших по свету. В то время такое свободное поведение в стране где стало жить «лучше и веселее», мягко говоря, было хождением по острию ножа.

Однако в 1937 г. на международный конкурс им. Эжена Изаи в Брюсселе Льва и Нану решили не посылать. То ли их уровень сочли ниже, чем у Ойстраха и Гилельса, но скорее всего начинало раздражать их независимое поведение свободных людей и Вождь решил, что пришла пора пустить друзей под нож. И в самом деле, зачем стране рабочих и крестьян лишние музыканты?

* * *

Льва арестовали в Москве 1 декабря. Нана в это время жил в Ленинграде, куда он переехал к родителям и перевёлся в Ленинградскую консерваторию. За ним пришли сразу же после Нового Года. Вытащили прямо из постели среди ночи, под безумный плач его матери Рахили связали руки, запихали в чёрный воронок и увезли в Большой Дом. Продержали пару дней в общей камере, а потом ночью привели на допрос. Не сказав ни слова, следователь и его помощник стали его жестоко избивать. Били по голове, пинали ногами, стараясь угодить по почкам. Потом усадили на стул, облили водой, чтобы в себя пришёл, и следователь сказал:

– Давай, рассказывай, как же тебя сподобило стать японским шпионом? А может и английским? Нам ведь всё известно. Твой двоюродный брат Лев Тышков признался, что сам шпионил на Японию и тебя вовлёк для собирания секретной информации. Вот тут протокол готов, давай, подписывай и не трать наше время.