Ифа какое-то время стоит в туалете, прижав к лицу туалетную бумагу. Потом медленно отлепляет ее. Смотрит в зеркало. Лицо восковое, желтоватое, глаза ввалились, взгляд дикий и неверящий. Такое ощущение, что минуту назад сюда зашел кто-то другой. Та Ифа, в отражении, – это кто-то совершенно другой.

Она, пошатываясь, бредет по коридору, хватается сперва за поручень слева, а потом, когда нос корабля идет вниз, справа. С усилием открывает просоленную дверь и выходит на палубу.

Если где-то и есть жара, этот участок Ирландского моря о ней не догадывается. Ветер тут же подхватывает волосы Ифы, одежду, пытается ее сорвать. Она склоняет голову против стихии и доходит до ограждения, за которое можно ухватиться. Отсюда виден поржавевший борт корабля, уходящий вниз, в кипящие, чугунно-черные воды. От корабля расходятся огромные пенные буруны. В нескольких ярдах море их сплющивает, сглаживает, а потом их поглощают волны. Ифу постоянно окатывает то ли брызгами, то ли дождем, она не понимает, чем именно. Ее переполняет желание выкрикнуть что-нибудь, что угодно, в этот ветер, в это море, просто чтобы ощутить слабость собственного голоса, его бессилие против подобных Зевсу сражающихся стихий.

– Боже! – вопит она. – Сука!

Она себя не слышит. Просто знает, что издает звук, потому что мозг, язык и рот складывают слова. Она обеими руками цепляется за холодные поручни, кладет на них голову, ощущая гудящее колебание корабля и биение моря.

Впервые они с Гейбом переспали – когда? Она ненадолго открывает глаза, видит мокрые пальцы, пятна ржавчины, толстый слой белой краски, похожей на затвердевшую тянучку. Ум ее мечется, он не в состоянии ухватить искомое, но она находит ответ, она его знает.

В апреле. В то утро, перед тем, как она уехала в Коннектикут.

Дорожный будильник заверещал в шесть утра, выдернул ее из сна, в котором она каталась на велосипеде по Клиссорлд-парку, в комнату, которая, казалось, внезапно изменилась за ночь. Она всегда была здесь одна, но только не в то утро. Она стукнула по будильнику и свалила его на пол. Будильник захлопнулся, звонок зазвучал приглушенно, услужливо, словно извиняясь.

Гейб рядом закряхтел, перевернулся на бок и обнял ее одной рукой.

– Ты уж, – пробормотал он, – найди железобетонное оправдание тому, что разбудила меня в такую рань.

– Хммм… – только и могла промычать она, убирая волосы с глаз.

Она не обладала талантом Гейба к утреннему красноречию. Она спустила ногу с кровати. Потом вторую и встала. Пошарила по полу, ища что-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы одеться, нашла брюки, свои, футболку Гейба и какие-то носки, которые не подходили ей по размеру и не подходили друг к другу.

Когда Гейб вылез из постели, она уже полностью оделась и причесалась, допивала кофе и красила губы.

– Как ты умудряешься это делать без зеркала? – спросил Гейб с порога, глядя, как она со щелчком закрыла патрончик помады.

Они улыбнулись друг другу, потом отвели глаза. Гейб потянулся через стол, взял чашку и отпил глоток кофе.

– Господи, – сказал он, поморщившись, – тебе кто-нибудь говорил, что ты варишь жуткий кофе?

Она встала.

– Нет. Когда другие воровали мой кофе, они осыпали меня похвалами.

Он пошел за ней к раковине и обнял сзади.

– Тогда они идиоты и у них нет вкусовых сосочков. – Он поднял ее волосы и принялся целовать шею. – Куда ты вообще? Сейчас еще почти ночь.

Споласкивая миску под краном, она ответила:

– Я еду в колонию нудистов.

Гейб тут же прервал исследование ее шеи.

– Так, если бы мне кто-нибудь такое сказал, я бы решил, что человек шутит. Но ты ведь серьезно, да?

– Да. Эвелин будет снимать портреты.

– Это я догадался. Я не думал, что ты стала нудисткой или что-то в этом духе. – Он высвободил ее блузку из-под пояса. – Хотя если бы стала, я был бы очень за…

– Гейб, мне пора.

– Знаю.

Но его ладони легли ей на грудь, и он прижал ее к раковине.

– Мне правда пора. – Она повернулась в кольце его рук и встала к нему лицом. – Вернусь через три дня.

– Три дня? Так долго?

– Я не могу сейчас лечь обратно в постель, Гейб. Честно, не могу.

Гейб смахнул столовые приборы со столешницы в раковину.

– А кто говорил про постель?

Она едва не опоздала на поезд в Коннектикут. Губы накрасила заново, сидя напротив Эвелин в вагоне. Они поехали в колонию нудистов. Фотографировали голых людей, сидевших на раскладных стульях, стоявших у мангала, игравших в пинг-понг. Вернувшись, она отправилась в ресторан повидать Гейба, и, когда он увидел ее сквозь пар и хаос в кухне, на его лице отразилось в основном облегчение.

Стоя на пароме, идущем в Ирландию, Ифа таращится в бурную черную ночь. Как, во имя всего святого, это получилось? Первый раз был в ту ночь, накануне ее отъезда в Коннектикут, и потом еще много раз было, но они всегда чем-то пользовались, она же помнит, каждый раз. Когда у нее были последние месячные? За пару недель до Коннектикута. Может, три месяца назад. Неужели так долго, неужели…

– Ты собираешься блевать или уже? – спрашивает Майкл Фрэнсис, появившийся из ниоткуда.

Ифа вскидывает голову, как напуганная лошадь. Лицо мокрое, исполосованное дождем, волосы дыбом. Она смотрит на брата, словно не узнает его.

– С тобой все хорошо? – спрашивает он, хлопая себя по карманам. – У меня где-то была мятная конфетка, если тебе надо.

Она качает головой.

– Нет, спасибо.

– Я всегда думал, у тебя луженый желудок, – говорит он, обнимая ее за плечи. – Может, Нью-Йорк на тебя так подействовал.

– Может быть, – говорит она, глядя в море и по-прежнему держась за перила.

– Давай, – произнес Майкл Фрэнсис. – Хватит этого короля Лира. Пойдем внутрь.

Она снова качает головой.

– Я останусь тут.

– Серьезно? Холод же собачий.

– Знаю. Наслаждаюсь переменой.

– Ладно. Как хочешь. Увидимся.

Майкл Фрэнсис неровным шагом уходит по скользкой палубе, с усилием толкает дверь и шагает через порог. Машет Ифе. Она отрывает одну руку от перил и машет в ответ. Смотрит на освещенные окна салона, пока он снова не появляется в поле зрения, видит, как он бредет по залу, затем втискивается рядом с Клэр и Хьюи, видит, как он принимает спящую Виту, бережно укладывает ее себе на колени.

Он вышел ее искать. Думая об этом, она почти улыбается.

Паром бросает вверх и вниз в безжалостном ритме, который толкает корабль вперед. Ифа продолжает держаться за перила обеими руками. Если так и стоять, говорит она себе, то все будет хорошо.