Я смотрю на свой телефон. Уже девять часов.

– Думал: «Я же, наверное, выдумал все это духовное призвание. Все считают меня чудо-ребенком, а я просто маленький врун».

Он начинает смеяться, как будто рассказывает милую историю про детскую веру в зубную фею.

– И вот я начал усиленно изображать из себя хорошего христианина, чтобы поддерживать выдумку, ну, понимаешь. И потом вся эта история росла и росла, а теперь, как мне кажется, вышла из-под контроля.

– Ты говоришь как… – я стараюсь выражаться дипломатически, притворяться, будто это не тот самый Аарон, который решил во что бы то ни стало сделать меня несчастной. – Как будто у тебя было много времени поразмыслить надо всем этим.

– О-хо-хо, – он делает еще один глоток. – Годы. Годы терапии.

– Ты ходил на терапию?

– Ну то есть на нашу версию терапии. Даже не знаю, была ли у кого-нибудь там, ну, знаешь, настоящая лицензия психотерапевта. Но родители не хотели отправлять меня в современное место, где меня могли бы назвать параноиком за то, что я следую Священному Писанию.

– Почему они отправили тебя на терапию?

– О, ну, знаешь ли, из-за ада.

– Ада?

– Я видел ад. Все время. Повсюду.

– В каком смысле?

– Не знаю, как еще яснее выразиться.

Он делает паузу и откашливается.

– Страна тьмы и сени смертной, страна мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма. Книга Иова, глава десятая.

Мы оба молчим какое-то время.

– И когда ты говоришь, что видел ад…

– Страдания, огонь, кричащих людей. Таких скрюченных, маленьких… похожих на личинок самих себя. Мне было четырнадцать, и тогда я начал понимать, что я… вроде тебя.

– Сенситив?

– Да.

– Как ты это понял?

– Эм-м… из-за металла. Металл стал вести себя странно. У тебя такое было? Случалось такое? Во время еды я мог уронить вилку раз пять подряд. И каждый раз, когда я наклонялся поднять ее, она становилась тяжелее. Как церковный колокол. Мой отец злился. Он знал. Пряжки его ремней отклонялись от меня, и он понимал, что со мной что-то не то.

Помолчав немного, я говорю:

– Нет, у меня ничего такого с металлом не было.

На его лице отражается разочарование.

– А ты видишь… – я сама не верю, что спрашиваю. – Огни?

– Какие огни?

– Я могу заглядывать внутрь людей. Точнее, обычно могу. Внутрь их головы то есть. Вижу разноцветный свет, как будто хвост кометы, и следую за этим светом, пока не попаду в их сознание.

Он вдруг отводит внимательный взгляд от меня и начинает изучать ногти на своих руках.

– Нет, такого не бывает, – отвечает он тихо. – Наверное, очень красиво.

– А что ты видишь?

Он снова смотрит на меня, и я почему-то заранее точно знаю, что он собирается сказать. И вот мы произносим вместе:

– Дыры.

Глаза его расширяются в удивлении.

– Откуда ты знаешь?

– Это первое, о чем я подумала в той ужасной квартире. Ты видел дыры в людях. Прорехи.

Он кивает. Пробегает ветерок, шелестит листвой на деревьях; сквозь меня словно проносится порыв зимнего ветра. И сквозь Аарона. Ветер продувает его насквозь, разнося его запах. Затхлый, тошнотворный, желтый запах старого пота, сырости и одежды, в которой он слишком долго спал. Я вспоминаю счет за телефон, превышение лимита в банке.

– Где ты сейчас живешь? – вдруг спрашиваю я. – Где ночуешь?

– Эм-м… Обычно в хостеле. Но прошлой ночью я просто… просто ходил, и ходил, и ходил… пока не упал у твоего дома. Чего до сих пор не понимаю.

Мне до сих пор неприятно осознавать правду, и я не могу заставить себя признаться: «Извини, парень, но это я выпила твою силу».

– Кто такой Мэтью Мэдисон? – спрашиваю я.

При звуках этого имени у него становится такой вид, как будто его ткнули в грудь кинжалом.

– Я видела письмо. С деньгами.

– Мэтью Мэдисон… – медленно говорит он. – Был моей жертвой Домохозяйке.

28

Будь то сила имени Мэтью Мэдисона, либо просто ирландская погода, но в это мгновение солнце скрывается за облаками и дует сильный ветер. Пять секунд спустя начинается град. Мы бросаем столик и прячемся под плоской гофрированной крышей кофейни под оглушающий грохот града.

Некоторое время мы стоим неловко, не слыша собственных голосов из-за стука ледяных камешков о крышу. Стоим так близко, что я еще острее ощущаю исходящий от Аарона сырой желтый запах. Я смотрю на часы. Родители уже на работе.

– Имей в виду, что я не пытаюсь… – я уже даже не утруждаюсь подбором слов. – От тебя воняет. Давай пойдем ко мне, ты примешь душ, и мы сможем… не знаю, поговорить о Мэтью.

Он выглядит встревоженным.

– Ты хочешь, чтобы я пошел к тебе домой?

– Совсем не хочу. Но, наверное, тебе лучше привести себя в порядок, и нам нужно поговорить о Домохозяйке.

Я понимаю, что сейчас без всяких оснований доверяю ему. Слишком доверяю. Вплоть до абсурда. Но если кого-то, как и тебя, преследует демон мести, то ситуация немного выходит за рамки личной истории.

Обратный путь мы преодолеваем бегом, град не дает остановиться нам ни на секунду. Интересно, это совпадение или очередной трюк со стороны «Детей Бригитты»? Видят ли они нас сейчас? Неужели их магия настолько сильна, что они могут менять погоду по своей прихоти?

Я искоса поглядываю на Аарона, размышляя, стоит ли впускать его в свой дом после всего случившегося. После прошлогоднего выступления группы, после всего, что было с Джо, после угроз и преследований. «Будет интересно, если ты выживешь».

Я отворяю дверь и впускаю его внутрь. Первое правило ведьм нарушено: «Никогда не приглашай в свой дом демона».

Хорошо, что дома нет ни мамы, ни папы. В полдень должен прийти выгульщик собак, чтобы устроить Туту долгую прогулку вдоль реки. Пес вскакивает со своей лежанки на кухне и выбегает в прихожую, задорно виляя хвостом и радуясь тому, что в доме опять кто-то есть. Мне почему-то интересно, как он отреагирует на Аарона. Мысленно я обещаю себе, что если собака будет скулить и рычать, то я восприму это как знак, что нужно его выгнать. Но Туту просто обнюхивает нового гостя и подпрыгивает, чтобы поприветствовать его. Точно так же, как поступает со всеми. Я качаю головой и ругаю себя. Почему я придаю впечатлениям собаки больше значения, чем своим собственным?

Инстинктивно я веду Аарона в ванную на чердаке, которой пользуюсь только я. Мне не хочется, чтобы он находился рядом с вещами