* * *

Микаэлю надо было в Нючёпинг. В сумке у него лежали блокнот, диктофон и бутылка розового вина. Последнее он купил по совету Лотты фон Кантерборг. Ее сестра Хильда, проживающая в одном из отелей Нючёпинга под именем Фредрики Нурд, согласилась побеседовать с Блумквистом на определенных условиях, одним из которых было розовое вино. Вторым – предельная осторожность. Она скрывалась от преследований, и то, что рассказал Микаэль, нисколько не убавило ее страха. Совсем наоборот, как сказала Лотта. Поэтому Блумквист уехал тайком, не предупредив даже Эрику. Сейчас он сидел в кафе возле кольца Центрального вокзала и ждал Малин. Предстоял важный разговор. Микаэль должен был убедиться в правильности своей гипотезы.

Малин опоздала на десять минут. Она была в джинсах и голубой блузе и выглядела потрясающе. Она всегда выглядела потрясающе, даже если перед этим ей приходилось обегать полгорода с высунутым языком.

– Прости, – сказала она. – Мне надо было завезти сына к маме.

– Ты могла бы взять его с собой. Я всего лишь хотел задать тебе пару вопросов.

– Я знаю. Но у меня, кроме тебя, масса других дел.

Микаэль быстро поцеловал ее и сразу перешел к делу.

– Итак, в Музее фотографии левша Лео Маннхеймер вдруг стал правшой. И тебя это удивило, так?

Она кивнула.

– А больше ничего странного в нем ты не заметила?

– В смысле?

– Ну… скажем, родимое пятно переместилось с левой стороны на правую, или пробор… Он ведь кудрявый, Лео?

– Ты меня пугаешь, Микаэль. О чем ты?

– Я все думаю о той истории об однояйцевых близнецах, которых разлучили сразу после рождения, только знаешь… Обещай сначала, что никому не расскажешь о нашем разговоре.

Малин схватила его за рукав.

– Уж не думаешь ли ты…

– Я ничего не думаю, Малин. Пока ничего.

– Но я всего лишь хотела спросить…

Микаэль все еще колебался.

– Однояйцевые близнецы генетически абсолютно идентичны, – начал он. – Почти, во всяком случае. Не считая незначительных изменений ДНК, называемых мутациями. Они есть у всех нас.

– Ближе к делу, Микаэль.

– Извини, но я вынужден сделать небольшое теоретическое вступление. Без этого ты не поймешь. Итак, однояйцевые близнецы получаются из одной яйцеклетки, которая очень быстро делится. Вопрос в том, насколько быстро. Если деление происходит не позже чем на четвертый день после оплодотворения, близнецы получают общую плаценту. В этом случае риск гибели плода увеличивается. Но если яйцеклетка делится через неделю после оплодотворения или позже, вплоть до двенадцати дней, близнецы, с высокой долей вероятности, будут «зеркальными». Такие составляют около двадцати процентов от общего числа близнецов.

– То есть? – не поняла Малин.

– Они генетически идентичны, но при этом каждый из них является как бы зеркальным отражением другого. Если один левша – другой будет правшой. Даже сердца у них часто бывают в разных сторонах груди.

– Уж не хочешь ли ты сказать…

Малин запнулась на полуслове, и Микаэлю пришлось погладить ее по щеке, чтобы хоть немного успокоить.

– Все это не более чем гипотеза, разумеется. Даже если в Музее фотографии выступал не Лео, а его зеркальное отражение, мир не перевернется с ног на голову. Никаких шокирующих представлений в стиле «Талантливого мистера Рипли»[42] не предвидится. Ну, решили ребята поиграть немного, поменяться ролями – что в этом такого, в конце концов?.. Не хочешь прогуляться со мной до поезда? Мне нужно поторапливаться.

Но Малин не двигалась с места. Потом наконец встала и последовала за Блумквистом на первый этаж. Они пошли по длинному переходу, с магазинами по обе стороны, и поднялись к одиннадцатому пути. Микаэль сказал, что ему нужно в Линчёпинг, по работе. Но он хотел выудить из Малин по максимуму, поэтому продолжал расспросы.

– Я много читал об однояйцевых близнецах, которые всю жизнь не подозревали о существовании друг друга и впервые встретились лишь в зрелом возрасте. Эти встречи, Малин, – просто фантастика. Я хотел сказать, что это и в самом деле потрясающе. Только представь себе: ты думаешь, что одна-единственная такая, что ты уникальна… И тут – оп! – откуда ни возьмись появляется твоя копия. Я читал, что те из них, кто не видел друг друга всю жизнь, никак не могли наговориться. Они узнавали друг в друге все – жесты, привычки, таланты, недостатки – всёвсё… И были счастливы, как никогда ранее. Некоторые из этих историй особенно тронули меня, Малин… Помнишь, ты как-то говорила, что одно время Лео ходил как помешанный?

– Да, но… это продолжалось недолго. Скоро он вернулся в свое обычное состояние. – Микаэль кивнул. – А потом он уехал, и связь между нами оборвалась.

– Именно. Я помню об этом. А потом ты заметила в нем изменения, которые помогли мне помочь понять, что случилось.

Они остановились на платформе, где их уже ждал поезд.

– Даже не знаю, Микаэль, – вздохнула Малин. – Помнишь, я рассказывала тебе о неожиданной помолвке Лео с Юлией Дамберг?

– Она огорчила тебя, не так ли?

– Вовсе нет.

Микаэль пристально посмотрел на Малин. Он не верил ей.

– Скорее удивила. Юлия работала у нас много лет, а потом неожиданно уехала во Франкфурт, и долгие годы мы ничего о ней не слышали. Но в последние дни моей работы в «Эгрене» она вдруг позвонила и попросила соединить ее с Лео. Его не было на месте. Не думаю, что он потом ей перезванивал, потому что в то время редко отвечал на звонки. Но Юлия стала задавать мне странные вопросы…

– Например?

– Она спросила, знаю ли я, что на гитаре Лео играет едва ли не лучше, чем на рояле? «Он виртуозный гитарист», – повторяла она. До того мне не приходилось слышать ни о чем подобном, и я решила расспросить обо всем самого Лео.

– И что ответил?

– Ничего. Покраснел как рак и рассмеялся. Это было в то время, когда он сиял, как солнце.

– Вот, значит, как…

Микаэль погрузился в раздумья. Слова «виртуозный гитарист» еще долго отдавались у него в голове. Потом он распрощался с Малин и сел в вагон.

Декабрь, полтора года назад

На пару дней он залег на дно. Сидел в своем номере на старой плавучей развалюхе или гулял по Шеппсхольмену или Юргордену. А иногда надевал серый тренировочный костюм и совершал пробежки. Вечерами пил больше обычного в гостиничном баре. А ночью, если не мог уснуть, вел дневник в красной кожаной обложке. В среду тринадцатого декабря он снова явился на Норрмальмсторг, но так и не решился приблизиться к дверям фонда. В пятницу взял с собой гитару и устроился с ней на скамейке напротив ресторана. Снег повалил еще сильнее, и Дэн мерз. Его одежда не годилась для такой погоды, но на другую у него не было денег. Их вообще осталось слишком мало, ведь Дэн уже давно не играл в джаз-группах. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме Лео. Все остальное казалось неважным.