Государь Император Николай II, не будучи ни гением, ни крупной личностью, но подлинным Хозяином Земли Русской, доводит Российскую Империю до небывалого расцвета во всех областях государственного управления, а Его глава Русского правительства, П.А. Столыпин, подлинный государственный человек и настоящий барин, презиравший смерть, – оба были ненавистны Западу с его торгашеским и безбожным мировоззрением. Столыпин был убран, и послушные своему центру «где-то» русские заговорщики с каким-то сладострастным упоением начали во время войны, навязанной России, «штурм власти».

Кадеты, которых называли элитой русских интеллектуальных кругов, пошли на сговор с левыми марксистскими кругами, идеологией которых было не только уничтожение Самодержавия, но социальная революция с уничтожением всех принципов государственности и провозглашением «безбожного муравейника». И когда это произошло, то всех этих умных и гениальных Тучковых и Милюковых, уже через два месяца, погнали вон, несмотря на все их «заслуги» в деле сокрушения Монархии, а Родзянко, который во всем этом играл роль «слона на побегушках» (выражение И. Солоневича), выгнали сразу после переворота, так сказать, не дав передохнуть.

Не понимали все эти профессора, «неторгующие купцы», камергеры, «сановники» и бюрократы, что в нашей государственности была заложена религиозная идея и что только эта идея и может быть основой России.

Еще Достоевский сказал: «Вы скажете: в “общественных учреждениях” и в сане “гражданина” может заключаться величайшая нравственная идея, что “гражданская идея” в нациях уже зрелых, развившихся, всегда заменяет первоначальную идею религиозную, которая в нее и вырождается и которой она по праву наследует. Да, так многие утверждают, но мы такой фантазии еще не видали в осуществлении. Когда изживалась нравственно-религиозная идея в национальности, то всегда наступала панически трусливая потребность единения с единственною целью “спасти животишки”; других целей гражданского единения тогда не бывает. Но “спасение животишек” есть самая бессильная и последняя идея из всех идей, единящих человечество. Это уже начало конца, предчувствие конца».

И затем дальше: «Да, она накануне падения, ваша Европа, повсеместного, общего и ужасного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней, без Церкви и без Христа (ибо Церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсеместно перевоплотилась там в Государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим все общее и все абсолютное, этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь, и если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедываемые теперь гражданские теории, все это рухнет в один миг и бесследно. Все это “близко, при дверях”. Вы смеетесь? Блаженны смеющиеся. Дай Бог вам веку, сами увидите. Удивитесь тогда».

Так говорил гениальный писатель, пророк Земли Русской. Но ничего это не слышали и не видели наши «благородные» деятели, про которых ничего худого сказать нельзя. Язык, видите ли, не повернется!

А дальше Юсупов пишет, как будто хорошо: «Лишь те, которые имели доступ в Царское Село, встречались с Монархом, необычайно обаятельным, чарующим ласковой простотой своего обращения, горячо любящим Россию. Умный, чуткий, но в высшей степени мягкий по натуре, Он незаметно привыкал в некоторых случаях подчинять свою волю настойчиво-властному характеру Государыни. Она стала Его единственным другом, так заполнившим Его жизнь, что влиянию других близких лиц уже не оставалось места».

О Распутине Юсупов пишет тоже вначале вполне разумно: «В Царском Селе он являлся под личиной праведника, посвятившего себя Богу; в светских гостиных, среди своих поклонниц, стеснялся уже гораздо меньше и, наконец, у себя дома или в отдельном кабинете ресторана, в интимной компании своих сообщников, давал полную волю своему пьяному и развратному разгулу. Когда Распутин приобрел влияние в политических сферах, его окружили еще более тесным кольцом. Распутин пользовался популярностью только в определенных кругах своих поклонниц и тех лиц из правящих кругов, которые нуждались в его поддержке».

Дальше пишет Юсупов, что у него появилась навязчивая идея «удалить» Распутина, т. е. попросту его убить. С этой целью он знакомится с ним, входит к нему в доверие, и тут в своих воспоминаниях Юсупов пишет вещи, которые пo своей фантастичности не вызывают к себе доверия. Правда, все разговоры Юсупова с Распутиным происходили с глазу на глаз, так что нет возможности их проверить. Но зная неуравновешенный характер Юсупова (это все сказалось в его поведении во время убийства и в особенности после) и, очевидно, желание его в своих воспоминаниях как-то «возвысить» в глазах читателей все это омерзительное по своим подробностям убийство, все разговоры эти кажутся мало похожими на правду. Распутин будто говорил Юсупову: «Я с Ними (Государем и Государыней. – В. К.) попросту: коли не по-моему делают, сейчас стукну кулаком по столу, встану и уйду, а Они за мной вдогонку бегут, упрашивать начнут: “Останься, Григорий Ефимович. Что прикажешь – все сделаем, только уж не покидай ты нас”» «Я-то заболтался и позабыл, что ожидают меня там. Ну, ничего, не впервой им. Иной раз звонят, звонят по телефону, посылают за мной, а я нейду»… «И вас все министры слушают? – Все! – воскликнул Распутин. – Все… Ведь мной они поставлены, как же им меня-то не слушаться? Знают, что, коли пойдут против меня, несдобровать им». И еще дальше: «Когда с этим делом покончим (войной), на радостях и объявим Александру с малолетним сыном, а Самого-то на отдых в Ливадию отправим»…

Все эти воспоминания Юсупова и приводимые «интимные» разговоры вызывают какое-то брезгливое чувство. Надо сказать, что и Хвостов, который «вел дружбу» с Распутиным, желая его убить, и Трепов (назначенный после отставки Штюрмера Председателем Совета министров), пославший своего шурина ген. Мосолова (начальника канцелярии Министра Двора) к Распутину, чтобы его подкупить, и Юсупов, который с Распутиным встречался, подготовляя его убийство, конечно, не могут вызвать к себе ни одобрения их поведения, ни чувства уважения. Так люди с ясными представлениями о моральных ценностях не поступают.

В убийстве Распутина согласился принять участие и Вел. кн. Дмитрий Павлович, который по своим склонностям и образу жизни был очень похож на Юсупова. То есть такой же play-boy. И вот, по рассказам того же Юсупова, Вел. кн. Дмитрий Павлович, который в Ставке был прикомандированным (фактически без всяких занятий), сообщал ему вещи, которые уже совсем не соответствовали действительности. Привожу их в изложении Юсупова: «Вел. кн. Дмитрий Павлович мне сказал, что в Ставке долго не останется, так как его там не любят и боятся его влияния; Воейков прилагает все усилия, чтобы отделаться от его присутствия около Государя, которого он совершенно забрал в свои руки».

Дальше еще лучше: «По мнению Вел. кн. Дмитрия Павловича, Государя спаивают каким-нибудь снадобьем, которое притупляюще действует на его умственные и волевые способности». «Лечение Распутиным Государя и Наследника различными травами, конечно, производилось при помощи Бадмаева».