Дверь была мощная из грубо отесанных толстых плах и висела на кованных петлях. Такую просто так, плечом не вышибешь.

— Эй, ты! — крикнул я. — Слышишь меня?

— Как не слышать, слышу! Ты, сволочь казацкая, теперь не соловьем петь будешь, а… — мужик замялся, придумывая с какой птицей уничижительней будет меня сравнить, и почему-то решил, что с дятлом, — … дятлом!

Кстати, я никогда не слышал, как поет дятел, и не обиделся.

— Дятлом у меня теперь будешь петь! — кричал он и смеялся собственной шутке.

— Слышь, Севастьян, — спокойно сказал я, подходя вплотную к дверям, — не откроешь сейчас же, жизни лишишься!

— Хе-хе-хе, — залился он. — Ты меня, что клювом задолбишь? Так нет у тебя клюва!

— Клюва правда нет, а вот собака есть! — ответил я.

— Что за собака? — продолжал смеяться он. — Мы твою собаку палкой! Собака палку любит!

— А ты оглянись, она позади тебя стоит! — сказал я, когда он отсмеялся. — Только палку возьми побольше, а то не справишься!

У меня почему-то не было сомнения в том, что Полкан в этот момент действительно стоит за его спиной. Вроде так и оказалось. Севастьян ойкнул и закричал:

— Поди прочь, поди! Пошла проклятая!

Вся наша компания напряженно вслушивалась в его возгласы.

— Севастьян, — теперь громко, позвал я, что бы он все расслышал, — не откроешь, прикажу собаке тебя загрызть!

— Пошла! — опять закричал он, потом огрызнулся. — Пугай, не пугай, я собак не боюсь! Сейчас покличу подмогу, придет конец твоему оборотню!

«А может и правда оборотень?» — подумал я.

— Люди! — закричал он вибрирующим голоском. — Люди, караул!

Выхода у меня не осталось. Если сейчас сюда сбегутся барские холопы нам из избы не выбраться. Запросто сожгут живьем.

— Полкан! — крикнул я. — Взять его!

— Люди! — взвизгнул сторож и его крик захлебнулся.

Теперь тишина была и внутри и снаружи.

— Загрызла, — прошептал кто-то за моей спиной.

Я не обернулся, смотрел на дверь, пытаясь придумать, как ее открыть. Будь бы она шире, можно было бы попробовать навалиться на нее скопом, биться же об узкое дверное полотнище в одиночку, совершенно бесполезно.

— Слышь, казак, — сказал кто-то из пленников, — попроси пса, пусть он нас откроет!

Совет был, что называется, отпадный, только, к сожалению, трудно выполнимый.

— Как же ему объяснить, как открыть дверь, — ответил я, — что он человек?!

О том, чтобы попросить о помощи Полкана, я тоже подумал, причем, сразу же, как только утих во дворе сторож. Однако даже примерно не представлял, как втолковать собаке логическую связь закрытой двери с подпоркой. Такое, мне кажется, на словах не сможет понять не только собака, но даже человекообразная обезьяна.

Советчик тут же, не задумываясь решил проблему.

— Так и скажи, убери, мол, Полкан, подпорку.

Совет был такой идиотский, что мог и сработать. «Чем черт не шутит», — подумал я и попросил:

— Полкан иди сюда, палка, палка!

Не знаю, что происходило снаружи, но возле двери началась какая-то возня. Я со своей стороны начал их толкать, надеясь, что пес может случайно свалить подпорку и вдруг дверь легко, без скрипа растворились. В дверном проеме показалась запачканная кровью волчья морда.

Раздался общий глубокий вздох.

— Ну, а я тебе что говорил! Я зря не скажу! — горделиво потребовал общего признания советчик.

Как всегда бывает, неблагодарный народ не обратил на своего спасителя никакого внимания. Люди начали подступать к выходу, правда, медленно, опасались стоящего в дверях пса. Я собаки не боялся и вышел первым. Прямо возле дверей лежало тело сторожа. Рассматривать, что с ним сделал Полкан, я не стал, пытался понять, услышали или нет его призывы о помощи. Пока в округе было тихо. Я подозвал пса и благодарно его погладил.

Пленники медленно выползали на свежий воздух. Даже тут запах от них исходил тошнотворный.

— Есть здесь колодец? — спросил меня Степан.

— Не знаю, я тут первый раз.

— Помыться нужно, — тоскливо сказал он.

— Вас что не выводили по нужде? — догадался я, начиная понимать причину жутких миазмов исходящих от заключенных.

— Нет, — односложно ответил он.

— Есть тут колодец, — вмешался в разговор Иван Степанович, — вон там.

Люди как по команде побрели в указанном направлении.

— Говорил я тебе, что здешний боярин строг, — задумчиво сказал Иван Степанович, — вон что придумал, людей связанными держать. Такое зверство не каждому в голову придет! Интересно, сам-то он понимает, какой грех творит?

— Ну, боярин мне без надобности, его нужно просто прибить, чтобы не заедал людям жизнь. Меня интересует другое, как найти Гривова. Покажешь, где господская изба?

— Ты, что, там столько людей, тебе одному не совладать! Только сам пропадешь.

— Ну, я не один. Казак, мой товарищ, один десятка стоит, да и это существо, — потрепал я по голове Полкана, — многое может сделать. Как-нибудь разберемся со здешним барином. И не таких видели…

Однако легко похвастаться, совсем другое, напасть на неведомого противника, несомненно, имеющего хорошую охрану. Запорожец после перенесенных страданий был не в лучшей форме, а я не Стивен Сигал, что бы в одиночку захватывать корабли и крепости.

Пока мы возле избы ждали возвращения арестантов, начало светать. Закричали первые петухи.

Я уже беспокоился, о Марфе, но бросать дело на полпути было никак нельзя.

Все наши ночные подвиги утром раскроются, и коварный Кошкин успеет подготовиться если не к нападению, то к обороне.

Действовать нужно было незамедлительно, пока не рассвело, и ранний на подъем сельский народ не проснулся. Однако помывка возле колодца все не кончалась, и я пошел поторопить запорожца.

Там без перерыва скрипел ворот, голые люди обливали друг друга холодной водой, смывая грязь и нечистоты.

— Степан, — позвал я, высмотрев среди них мощную фигуру кашевара, — кончай париться, у нас срочное дело.

Запорожец тотчас окончил водные процедуры и как был голым, подошел. От его кожи шел пар.

— Как ты? — спросил я.

— Живой, — ответил он, стирая ладонями с тела воду.

— Сможешь драться?

— С кем?

— С помещиком, конечно. У него в избе мой друг, его нужно выручить.

— С этим… — он запнулся подбирая самый веский, всеобъемлющий термин, не нашел подходящий и опустил слово, — с этим я и мертвым…