…Когда он пришел в себя, Федор Слепцов уже не выл, потеряв, так же как и Игорь, сознание, — видимо, от болевого шока: если пуля попадает в коленную чашечку, это действительно больно, очень больно. На окровавленных руках капитана, несмотря на это, были наручники.

Лицо Тараса Антоновича, когда он поднял его на Володю, так и не поднявшись сам с корточек, словно охраняя уже никуда не способного бежать Слепцова, тоже было выпачкано кровью.

— Сейчас врачи приедут… — почему-то виновато произнес он. Яковлев молча кивнул, безразлично глянув на безвольно валявшегося на земле капитана.

Негорюйко, по-прежнему сидя на корточках возле него, неловко кряхтя, засунул руку куда-то за собственный ремень и извлек на свет металлическую солдатскую флягу, слегка помятую. Отвинтил пробку и протянул Володе.

— Глотни, — переходя на «ты», сказал он. — Не суперечь мне, глотни, хлопец… Выживет твой Калина, увидишь — выживет!..

Яковлев молча взял флягу и действительно глотнул. Жидкость, попавшая в глотку, оказалась обжигающей, словно чистый спирт. Возможно, это и был спирт, но он сделал еще пару глотков, прежде чем вернуть флягу хозяину. Поблагодарить его он не успел, за спиной раздался гудок машины, и, обернувшись, Яковлев увидел обыкновенную неотложку, словно вынырнувшую из времен его детства…

А врачей Владимир Яковлев, как выяснилось, ругал совершенно напрасно. Когда после четырехчасового ожидания в чистенькой, выкрашенной белой краской приемной местной больнички, как показалось ему неправдоподобно крохотной, к ним спустился по деревянной, скрипучей лестнице человек в белом халате, пожилой, с покрасневшими от усталости глазами, Володя сразу понял, что ругался он зря. Перед ним был настоящий доктор, такими изображают в книжках и в кино пожилых профессоров, и от этого Володя сразу почувствовал к нему доверие.

— Ну вот, — произнес доктор и улыбнулся. — Теперь я могу сказать вам точно: и жить ваш коллега будет, и побегать еще побегает… Легкое, правда, слегка задето, но, думаю, все обойдется. Но месяцок примерно поваляется, возможно, недели три… Нет, транспортировать его пока нельзя, да и надобности нет. Обойдемся своими силами… Считайте, повезло обоим: два месяца ругался с Черкасами насчет крови, а как раз позавчера прислали, как раз нужной группы…

— Что со вторым, — тяжело сглотнув, спросил Володя. — Тоже выживет?

— Ну это уж скорее от вас зависит, а не от нас… Хотя, я слышал, — вздохнул доктор, — смертная казнь в России теперь отменена?

— У палаты охрану поставили? — На вопрос хирурга он не ответил, повернувшись к маявшемуся вместе с ним все это время хмурому Тарасу Антоновичу.

— Так точно, — ответил тот. И, подумав, добавил: — Ребята хорошие из Черкас целый наряд прислали, так что…

И Яковлев наконец ощутил усталость, почти непомерную, накатившую мгновенно, тяжелой, глухой волной.

Нужно было звонить в Москву, где, вероятно, уже по-настоящему начал волноваться Вячеслав Иванович и злиться на их молчание Турецкий. Вероятно, именно сейчас они связываются, а то и вовсе успели связаться с Киевом и Черкасами. И, узнав, что здесь произошло в общих чертах, искренне недоумевают, почему он, Яковлев, все еще не позвонил сам. Володя сознательно просил местных не докладывать пока по инстанциям о ранении Калины, только о Слепцове, раненном при попытке скрыться.

Тем не менее, осознавая все это, он так и не двинулся с места. И не сразу услышал, о чем именно совещаются доктор, имени-отчества которого он так и не спросил, с Негорюйко.

— У меня половина палат пустует, так что ради бога… Товарищ, как я посмотрю, едва сидит, куда его сейчас тащить?..

Яковлев сообразил все-таки, что речь идет о нем, и, поняв, что доктор великодушно предлагает ему ночевку в своей больничке, почувствовал наконец облегчение и осознал, что самое страшное из того, что могло сегодня случиться, все-таки не случилось. Все остальное можно пережить.

Последним сюрпризом той осени стали внезапно загоревшиеся одновременно в десятках мест подмосковные леса. Ядовито-желтый прозрачный дымок понемногу дотянулся до столичных окраин и пополз к центру, смешиваясь с предрассветной дымкой и полуденным смогом.

— Черт-те что, — вздохнул Вячеслав Иванович Грязнов, вышагивая по кабинету Сан Борисыча, что являлось для него признаком крайнего волнения. — Хуже всего в Орехово-Зуевском районе, утром отправили туда несколько подразделений, как в позапрошлом июле. А толку-то? Пока не начнутся дожди, все равно ничего сделать не сможем.

Александр Борисович вздохнул и ничего не ответил. Вячеслав Иванович покосился на друга, кашлянул, тоже вздохнул и, прекратив наконец мелькать перед глазами Турецкого, уселся напротив него в свое любимое кресло.

— Значит, говоришь, Вагина они взяли вместе с этим типом, опозорившим их честные ряды. Что за тип-то?

Турецкий слегка пожал плечами:

— Тип как тип, ничего особенного, если не считать, что он там возглавлял одно из подразделений. Схема самая банальная: связь с криминалом — с одной стороны, поборы с бизнесменов — с другой. На чем его подловил и начал шантажировать, то бишь пользоваться его услугами, Вагин — тайна, покрытая мраком. Думаю, Вагина они так или так скоро выпустят.

— Основания?

— Как раз за отсутствием оснований и присутствием лучшего в нашем родном городе адвоката. Доказательства того, что он через Тарана пытался заказать Мансурова, а затем и Томилина, — исключительно косвенные. Остается взятка, точнее — зафиксированная передача крупной суммы денег Вагиным этому Тарану. Кстати, Таран не кличка, это у него фамилия такая… Ну от взятки они оба дружно отпираются: мол, якобы Руслан Петрович наш просто-напросто был ихнему Григорию Ефимовичу денежек должен, вот и возвратил должок. Так что, сам видишь, выскользнуть из крепких рук нашего законодательства у господина Вагина все шансы…

— Это тебе Кирилин картинку обрисовал?

— Он самый. В качестве компенсации за ни разу не исполненное обещание поделился, можно сказать, тайнами внутреннего расследования.

— Обещания — ладно! — сердито произнес Вячеслав Иванович. — Они нам, можно сказать, всю песню с этим Вагиным испортили: не полезь наши обожаемые коллеги в это дело, уж мы-то бы точно Руслана Петровича прищучили на полную катушку!

— Еще прищучим, — мрачно пообещал Александр Борисович и вдруг усмехнулся: — Вообще-то, Слав, их тоже можно понять: честъ мундира и все такое — хорошо, что хоть это понятие для кого-то еще живо. А Вагин, во-первых, несмотря ни на что, может и не выскользнуть: во всяком случае, Кирилин собирается все для этого сделать. Во-вторых, даже если выскочит, думаю, притихнет надолго, а про Сибирскую ГЭС и вовсе постарается забыть как можно скорее. Кроме того, на днях начинается налоговая проверка его фирмы.

Грязнов не удержался и фыркнул:

— Ты, что ли, постарался?

— И я тоже… Кстати, что там с Калиной — ты в курсе?