романа меняется: Мерсо был персонажем романа, а стал человеком под микроскопом. Но кто он на самом деле? И почему он поступил именно так? Собираются свидетельства жестокосердия Мерсо: отсутствие раскаяния, странное поведение на похоронах матери, его отношение к ней при жизни. Ему снова и снова дают возможность раскаяться в своем преступлении, но сделать этого он просто не может. В этой части романа описывается моральный конфликт, и выбрать в нем сторону очень сложно. Да, Мерсо совершил преступление и умрет за него. Но задача Камю – убедить нас подумать о том, что все это говорит нам о личной свободе.

Убедить в такой концепции судью, возможно, и не удастся (и не просите), но мне кажется, что Камю хочет, чтобы мы считали стрельбу символической: в ней сошлись свобода воли, случайность, совпадение и безответственность. Наличие умысла доказать невозможно. Но нас просят проанализировать, в чем на самом деле заключается преступление. В убийстве невинного человека? В казни человека, умышленность действий которого невозможно доказать? А если Мерсо не казнят, станет ли преступлением то, что гибель невинного останется безнаказанной? Ситуацию усложняет тот факт, что погибший тоже не невинен, поскольку ранил Раймона. Но ведь сам Раймон напал на его сестру… Получается, что здесь все не без греха. В некотором смысле истинное преступление Мерсо – безразличие. Сегодня сложностей добавляет и этническая принадлежность жертвы. Мерсо – белый человек, который полагает, что ему позволено все (как уже продемонстрировали они с Раймоном), включая убийство араба, защищающего близкого человека. Это добавляет дополнительное измерение вопросу о человечности, который Камю, возможно, задумывал «абстрактным». Правда ли речь здесь о расизме и колониализме?

На мой взгляд, никто не ждет, что мы найдем однозначные ответы на эти вопросы. Нас просто заставляют задуматься о них. Впрочем, Камю дает нам понять, в чем состоят его намерения, вводя в повествование сцены со священником, в которых тот явно занимает сторону Мерсо. Священник сетует, что Мерсо не просит Бога о прощении. Если бы он взмолился о прощении, у него появилась бы надежда. Однако Мерсо считает, что такая мольба была бы неискренней и лишила бы его свободы. Он хочет умереть и хочет чувствовать себя презираемым во время казни.

В чудесной книге «В поисках „Постороннего“: Альбер Камю и жизнь литературной классики» Элис Каплан[50] успешно излагает биографию самой книги, следуя по алжирским следам ее автора и питаясь нутовыми пирогами, сдобренными зирой. Ей нравится многозначность романа, который можно перечитывать много раз и всегда находить новую сюжетную линию или новую идею. В нем видят и религиозную аллегорию, и критику колониализма, и анализ бессмысленности человеческого существования. Каплан объясняет и теорию о том, что в романе, возможно, нашли отражение настроения французов накануне обретения Алжиром независимости, которое случилось в 1962 году: «Неосознанное желание французов в Алжире – удержать землю и уничтожить врага». Но этим дело не ограничивается. Роман забавен, игрив и полон метких замечаний.

Каплан исследует, можно ли отделить роман от faits divers, которые легли в его основу, и что значит наше отношение к такому отделению. Можно ли сказать, что неправильно не обращать внимания на историю, которая вдохновила автора (и тот факт, что в романе имя убитого араба даже не называется)? Интересно, что никому, по существу, нет дела до реальных историй, которые стали отправной точкой для «Анны Карениной», Madame Bovary и Le Rouge et le Noir. Но в случае с L’Étranger все иначе. Возможно, дело в том, что этот роман не просто история, ведь в нем явно усматривается символизм, и потому нам кажется, что мы должны понять его символы. К тому же, думаю, мы хотим, чтобы Камю был «хорошим парнем». Нам не хочется, чтобы он оказался человеком, который защищает или оправдывает расиста. Нам не хочется, чтобы он оказался знаменосцем французского империализма. Нам не хочется, чтобы он оказался писателем, который сочувствует убийце и оставляет имя жертвы в забвении.

Но все-таки… Основной посыл Камю в том, что в этическом отношении гораздо правильнее рассказывать историю Мерсо полно и честно, а не излагать ее с каждого из ракурсов. Подозреваю, сам Камю сказал бы, что невозможно рассмотреть историю под всеми углами. Писатель изолирует мировоззрение Мерсо и тщательно его анализирует. В представлении Камю более обтекаемая подача информации совершенно исказила бы философскую идею, которую он пытается передать. В современном мире мы склоняемся к более взвешенным мнениям. Мы спрашиваем: что же с убитым арабом? Несомненно, газетные репортажи того времени сослужили настоящей жертве плохую службу. Каплан отмечает, что в них была указана фамилия убитого – Бетуиль. На самом деле он носил французскую фамилию Туиль. Некорректно передав ее как Бетуиль (то есть сделав ее арабской), газетчики проявили определенную форму расизма, поскольку подчеркнули происхождение жертвы. Нельзя, однако, ожидать, что Камю это заметил. Он хотел написать роман с точки зрения убийцы, а не жертвы. Он делает акцент на философии и том, что значит решение убить человека. Хорошо, что всплывают факты из реальной жизни и что история анализируется во всей полноте. Но это не меняет того, что L’Étranger не перестает смущать, радовать и запутывать нас. В этом великолепие Камю как философа. Руководствуясь логикой и, пожалуй, моралью, мы понимаем: не стоит связываться с человеком, который может убить кого-то просто потому, что его слепит солнце, а ему немного обидно за друга и еще, возможно, немного скучно. Но по-человечески (или, может, это в нас говорят животные инстинкты?) мы прекрасно понимаем, как это могло произойти. Мы знаем, что такой поступок непростителен, даже омерзителен. Но при этом мы понимаем, каким образом Мерсо может смириться с содеянным и немного подняться в собственных глазах, если умрет, чувствуя, что люди его ненавидят. Препарированный, приговоренный, умирающий – и все-таки не одинокий.

Сам Мерсо часто бывает (непреднамеренно?) очень смешон. Сцена, в которой судья допрашивает его, полна комических моментов: Мерсо упрямо связывает все случившееся с тем, как жарко и некомфортно ему было в тот роковой день, вместо того чтобы рассказать, что на самом деле произошло. Когда судья просит его подумать о Боге, Мерсо отвлекается на «больших мух», которые садятся ему на лицо. Судья недоволен, что Мерсо категорически отказывается верить в Бога, и кричит, что подсудимый хочет, чтобы его жизнь – жизнь судьи – не имела смысла. Это любопытно: отвергая Бога (и идею о вечной жизни или той, которая наступает вслед за земной), человек отрицает осмысленность не только своей жизни, но и жизней всех прочих людей.

Слушая судью,