же Китаноката отошла в мир иной, Отикубо устроила ей роскошные похороны.

Акоги счастливо жила в замужестве и родила много детей. Она часто навещала Сандзёдоно, и ее всегда принимали с большим почетом.

Расскажу о других наших героях.

Сыновья Митиёри продолжали соревноваться между собой и вместе поднимались по лестнице почестей и славы.

Старик отец много раз просил Митиёри перед смертью:

– Если тебе дорога моя память, то позаботься о том, чтобы Дзиро ни в чем не отставал от старшего брата.

Понемногу Митиёри стал равно любить обоих сыновей. Когда он назначил старшего начальником Левой гвардии, то младшего возвел в чин начальника Правой гвардии.

Легко вообразить, как радовалась Отикубо успехам своих детей.

Наместник получил звание дайнагона, Сабуро тоже достиг высоких должностей.

Лишь двоих постигла злая судьба. Беломордый конек тяжело заболел и пошел в монахи. Никто не знает, где настигла его смерть.

Что касается старика танъяку-но сукэ, то он отправился на тот свет вскоре же после нанесенных ему побоев.

– Не довелось ему видеть, как возвысилась обиженная им девушка, – сказал Митиёри. – А жаль! Напрасно его так избили, пусть бы еще пожил на свете…

Все другие герои нашей повести могли бы служить примером долголетия и счастья.

Говорят даже, что Акоги дожила до двухсот лет.

Повесть о старике Такэтори

I

Чудесное рождение Кагуя-Химэ

Не в наши дни, а давно-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. Потому и прозвали его Такэтори – «тот, кто добывает бамбук». А настоящее имя его было Сануки-но Мияцукомаро[64].

Вот однажды зашел старик Такэтори в самую глубину бамбуковой чащи и видит: от одного деревца сияние льется, словно горит в нем огонек. Изумился старик, подошел поближе, смотрит – что за диво! В самой глубине бамбукового ствола сияет ярким светом дитя – прекрасная девочка ростом всего в три вершка.

И сказал тогда старик:

– С утра и до позднего вечера собираю я бамбук в лесу, плету из него корзины и клетки, а нынче досталась мне не клетка, а малолетка[65], не плетушка, а лепетушка. Видно, суждено тебе стать моей дочерью.

Взял он ее бережно и отнес домой, а дома поручил заботам своей старухи. Красоты девочка была невиданной, но такая крошечная, что положили ее вместо колыбели в клетку для певчей птицы.

С той самой поры, как пойдет старик Такэтори в лес, так и найдет чудесный бамбук: в каждом узле золотые монеты. Понемногу стал он богатеть.

Росла девочка быстро-быстро, тянулась вверх, как молодое деревцо. Трех месяцев не минуло, а уж стала она совсем большой, как девушка на выданье. Сделали ей прическу, какую носят взрослые девушки[66], и с должными обрядами надели на нее длинное мо[67].

Из-за шелковой занавеси девушку не выпускали, чтоб чужой глаз не увидел, так берегли и лелеяли. Ни одна красавица на свете не могла с ней сравниться нежной прелестью лица. В доме темного угла не осталось, все озарило сиянье ее красоты. Нападет иной раз на старика недуг, но взглянет он на свою дочь – и боль как рукой снимет. Возьмет его досада – рассердится, а только увидит ее и утешится.

Долгое время еще ходил старик Такэтори в лес за бамбуком. Каждый раз находил он дерево, полное золотых монет, и стал неслыханным богачом.

Когда найденная дочь его совсем выросла, призвал старик Такэтори жреца Имбэ-но Акита из Мимуродо[68], и Акита дал ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ[69], что значит: «Лучезарная дева, стройная, как бамбук».

Три дня праздновали радостное событие. Старик созвал на пир всех без разбору. Пенью, пляскам конца не было. Славно повеселились на этом торжестве!

II

Сватовство знатных женихов

Люди всех званий, и простые, и благородные, наслышавшись о несравненной красоте Кагуя-химэ, влюблялись в нее с чужих слов, только и думали, как бы добыть ее себе в жены, только и мечтали, как бы взглянуть на нее хоть раз. Даже близким соседям, даром что жили они возле самой ограды, у самых дверей ее дома, и то не просто было увидеть Кагуя-химэ. Но влюбленные, глаз не смыкая, все ночи напролет бродили вокруг ограды и, проделав в ней дырки, заглядывали во двор и вздыхали: «Где ж она? Где ж она?» – а многим слышалось: «Где жена? Где жена?» Влюбленные вздыхали: «Мы тоскуем, мы плачем, а от нее ни привета, ни вести…» А людям слышалось: «Мы тоскуем о невесте, о невесте…» Так родились слова «жена» и «невеста»[70].

Знатные женихи толпою шли в безвестное селение, где, казалось бы, не могла скрываться достойная их любви красавица, но только напрасно труды потеряли. Пробовали они передавать весточки Кагуя-химэ через ее домашних слуг – никакого толку.

И все же многие упрямцы не отступились от своего. Целые дни, все ночи бродили они вокруг да около. Те же, любовь которых была неглубока, решили: «Ходить понапрасну – пустое дело». И оставили тщетные хлопоты.

Но пятеро из несметного множества женихов – великие охотники до любовных приключений – не хотели отступиться. Один из них был принц Исицукури, другой принц Курамоти, третий был правый министр[71] Абэ-но Мимурадзи, четвертый дайнагон[72] Отомо-но Миюки и, наконец, пятый – тюнагон[73] Исоноками-но Маро.

Вот какие это были люди.

На свете множество женщин, но стоит, бывало, этим любителям женской красоты прослышать, что такая-то хороша собою, как им уже не терпится на нее посмотреть. Едва дошли до них слухи о прекрасной деве Кагуя-химэ, как они загорелись желанием увидеть ее, да так, что не могли ни спать, ни пить, ни есть, – совсем от любви обезумели. Пошли к ее дому. Сколько ни стояли перед ним, сколько ни кружили около – все напрасно! Пробовали посылать письма – нет ответа! Слагали жалостные стихи о своей любовной тоске – и на них ответа не было. Но никакая суровость не могла отпугнуть их, и они продолжали приходить к дому Кагуя-химэ и в месяц инея[74], когда дороги засыпаны снегом и скованы льдом, и в безводный месяц[75], когда в небе грохочет гром и солнце жжет немилосердно.

Однажды женихи позвали старика Такэтори и, склонившись перед ним до земли, молитвенно сложив руки, стали просить:

– Отдай за одного из нас свою дочь!

Старик сказал им в