Ласковин покачал головой.

– В любом случае,– сказал хозяин квартиры, придвигаясь к Андрею поближе и кладя ладонь ему на руку,– я рад нашему знакомству. Может быть, на что-то подобное я и надеялся, когда поддался на уговоры Арика. В нашем большом городе так редко удается найти нового, по-настоящему интересного человека. Вы понимаете, что я имею в виду?

«Манерами он похож на гомика,– подумал Ласковин.– Но не гомик. Или все-таки гомик?»

На расстоянии вытянутой руки Сигизмунд производил потрясающее впечатление. Темные мерцающие глаза, матовая кожа, яркие губы, блестящие волнистые волосы и еще тот неуловимый налет аристократизма, какой бывает только от сочетания крови и воспитания. Андрей вдруг почувствовал себя грубым и неуклюжим. Его кисть (форму ее Ласковин до сих пор считал безупречной) выглядела обезьяньей лапой в сравнении с длинными, будто вылепленными из алебастра пальцами Сигизмунда. Ласковин испытывал легкую зависть. Этот человек напоминал ему подружку Ленору Цой, но был еще утонченнее, нет, благороднее.

«Нет, он не голубой!» – решил Ласковин.

Под тонкими чертами лица, под женственно-мягкой улыбкой чувствовалась настоящая мужская твердость.

«Этот человек может быть опасен!» – подсказал ласковинский инстинкт воина.

«Чепуха,– отмахнулся он.– Мы – в разных категориях!»

Впрочем, ссориться с Сигизмундом ему не хотелось. Обижать хозяина квартиры казалось ему глупым, грубым и бестактным. Невольно Андрей оглянулся на отца Егория.

Тот стоял, вернее, возвышался, позади Сигизмунда. И выглядел в сравнении с ним сущим неандертальцем. Огромная косматая горилла, поблескивающая глазками из-под щетинистых надбровий.

«Что за идиотские сравнения!» – опомнился Андрей.

– Можно спросить, чем вы занимаетесь? – поинтересовался он.– Вы музыкант?

– Только как любитель. Я – художник.

«Так я и думал»,– сказал себе Ласковин. И указав на сделанный пером рисунок в деревянной рамке, украшавший стену над полкой с компакт-дисками:

– Это – ваше?

– Ну что вы! – отмахнулся Сигизмунд.– Если бы это было моим, я чувствовал бы себя гением. Это Гойя. Не подлинник, разумеется, копия. Но очень хорошая копия. Ей уже почти полтораста лет. Так что и ее можно считать своего рода оригиналом.

– Было бы интересно взглянуть на ваши работы,– сказал Андрей.– Что может писать столь утонченный человек?

– Не обольщайтесь,– ответил Сигизмунд.—

Я не более чем способный рисовальщик. Меня покупают на аукционах, потому что некая галерея в Голландии удосужилась сделать мне небольшое имя. Знаете, реклама в журналах, альбом… Но сам-то я знаю,– Сигизмунд похлопал Ласковина по руке,– чего стою. Нет у меня в доме моих картин. Зато есть несколько не моих. Настоящие шедевры. Я покажу их вам чуть позже. Все-таки мне хотелось бы поставить какую-нибудь музыку. Может быть, ваш сумрачный друг выберет по своему вкусу? – Он повернулся в кресле, обратившись к отцу Егорию: – Игорь Саввич, если вас не затруднит, подыщите то, что вам по вкусу?

– То, что мне по вкусу, придется не по вкусу тебе, тварь! – жестко произнес отец Егорий, сжав кулаки. Андрей даже вздрогнул от неожиданности.

– Сатаническое отродье! – прорычал иеромонах, шагнув вперед. Казалось, он сейчас ударит сидящего перед ним маленького, хрупкого Сигизмунда.

– Андрей! – Сигизмунд повернулся к Андрею в поисках защиты.– Что происходит, Андрей?

Губы его дрожали. Беспомощный мягкий интеллигент перед разъяренным варваром.

– Андрей!

Ласковин вскочил на ноги. Он был готов броситься между отцом Егорием и человеком, который вот-вот мог стать его невинной жертвой. Но, отведя взгляд от лица Сигизмунда и встретившись глазами со своим духовным наставником, заколебался.

– Раздави тварь! – жестким, холодным, «чужим» голосом приказал Игорь Саввич.– Не человек это! Убей его!

– Вы с ума сошли! – прошептал Сигизмунд, вжимаясь в кресло.– Вы ненормальный!

– Убей! – закричал отец Егорий и ринулся на Сигизмунда.

Андрей, решившись, загородил ему путь.

– Погодите! – воскликнул он.– Нельзя же так!

Отец Егорий заскрипел зубами. Он готов был смести Ласковина с дороги, но понимал, что это не удастся. И отступил.

Андрей повернулся к Сигизмунду.

– Не бойтесь,– произнес он.– Ничего страшного.

– Спасибо, спасибо вам,– прошептал Сигизмунд, хватая Ласковина за руку.– Спасибо!

«Черт! – Андрей с трудом удержался, чтобы не вырвать ладонь из этих прохладных пальцев.– Черт!» Отец Егорий был не так уж неправ! Этот человек выглядел испуганным, нет, охваченным ужасом: расширенные зрачки, дрожащие губы, испарина на лбу… и совершенно сухие ладони.

«Черт!»

Полсекунды потребовалось Ласковину, чтобы осмыслить происходящее. И, вероятно, столько же – Сигизмунду, чтобы понять: Андрей заподозрил неладное.

Если бы сейчас хозяин квартиры заговорил, может быть, ему и удалось бы рассеять сомнения Ласковина. Но Сигизмунд не стал экспериментировать.

Ласковин не успел вырвать руку. Тонкие пальцы сжали его кисть с нечеловеческой силой. Правая рука того, кого отец Егорий назвал «тварью», описала в воздухе круг, и три острых блестящих когтя выскользнули из сжатого кулака. Три десятисантиметровой длины лезвия. Взмах – и когти вспороли кожаную куртку Ласковина, как бритва – бумагу. Андрей попытался поворотом высвободить руку, но тщетно. Такой же неудачей окончилась попытка выдернуть легкого с виду Сигизмунда из кресла. На деле он оказался далеко не легким. Ласковин чудом уклонился от лезвий, свистнувших на уровне его живота.

– Нет,– произнес все тем же чувственным голосом Сигизмунд.– Я не употребляю в пищу человеческую кровь. Я живу ею! Но ваш бестактный друг испортил нам удовольствие!

Движением, почти неразличимым для глаза, вампир оказался на ногах, по-прежнему сжимая руку Ласковина.

– Мы могли бы наслаждаться друг другом много-много дней! – тихо сказал он, глядя в глаза Андрею.– Много-много дней и ночей! Но этот безумный священник, этот чурбан все-все испортил! Прости, мой друг! Теперь мне придется тебя просто убить.

«Если не можешь использовать силу, используй слабость!» – говаривал Зимородинский.

Андрей повернулся вокруг собственного плеча (схваченная рука оказалась у него за спиной) и, используя инерцию поворота и жесткость захвата, нанес, наверное, лучший в своей жизни уро-маваши-гери с захлестыванием в голову противника.

Удар был настолько мощный, что острая боль пронзила пяточную кость Ласковина. Такой удар мог проломить череп, изувечить, во всяком случае, надолго отправить человека в беспамятство. Вампир устоял. Пятка Ласковина попала ему немного ниже уха и, двигаясь (соскальзывая) вверх, разорвала ушную раковину. Но вампир выдержал, как выдержал и его череп. Хотя мгновение адской боли ошеломило его. Воспользовавшись этим мгновением, Ласковин крутанул его, как партнершу в рок-н-ролльном па, и, когда тот оказался в наибольшем отдалении, на расстоянии двух вытянутых рук, рванул его на себя и полностью вложился во встречный йоко-гери в область печени.