— А не рано тебе на посиделки с выпивкой, медвежонок, который будет вожаком? — усмехнулась тигрица и поднялась во весь рост. Сидящий на корточках Донгар тихо застонал, и даже Хакмар торопливо отвел глаза. — Ладно уж… — обводя их насмешливым взором и остановившись на невозмутимой физиономии Хадамахи, обронила тигрица. — К нам в стойбище пойдем — близко это. Говорить будем. А уж стоит ли кормить вас, поить, я потом решу. Смотря до чего договоримся.

— Может, по дороге в стойбище на себя чего накинешь? — Голос Аякчан зазвенел. — Хоть тигриную шкурку, хоть штаны?

— Я могла бы сказать, что в таких штанах, как твои, я тебя к нашему стойбищу не подпущу — чтобы тигрята их вида не пугались. Могла бы сказать, что даже снимешь ты штаны — все едино глядеть не на что… Но! — тигрица подняла палец. — Мой тигренок говорит, ты его спасла. Поэтому добро пожаловать к Амба, юная жрица! — И Золотая тигрица поклонилась, скрывая насмешливый блеск глаз.

Эх ты! — восхитился Хакмар, оглядывая стойбище Амба.

— Кошки, — небрежно ответил Хадамаха. — Большие, хищные… Все равно кошки.

По стойбищу Мапа понятно было, что здесь обитают медведи: каждая полуземлянка — вылитая берлога! Глубокая, теплая, для врагов неприступная. Амба жили в больших круглых шалашах с каркасом из согнутых ивовых стволов. Каркас оплетали гибкие ветви, так что дома Амба походили на шары — с таким же круглым отверстием входа. Шары лепились к обрывистому берегу реки, точно низка ягод.

— Зачем им вторая колода, однако? — разглядывая деревянные колоды у входов в жилища Амба, поинтересовался Донгар. — Одна — дрова рубить, а вторая?

— Вторая — когти точить!

Из шалаша выглянула молоденькая Амба — чуть постарше самого Хадамахи — и, кокетливо выгибая спинку, принялась со скрипом точить коготки об заинтересовавшую Донгара колоду. Спираль стружек скручивалась из-под ее когтей, а желтые глазищи косились на незнакомых путников.

— Позади шалашей у них еще лоточки с песком есть, — невинно сообщил Хадамаха. — Все ж таки не дикие таежные тигры…

Тигры, на время пути вновь принявшие звериный облик, гибко втягивались внутрь круглых шалашей, точно оранжево-черные ленты. Раздался шум крыльев — стая громадных черно-белых птиц опустилась на стойбище. Начали перекидываться в людей и заворачиваться в роскошные плащи крыльев. Мягко ступая когтистыми лапами, Золотая двинулась к самому большому из круглых шалашей. Обернулась от входа, поглядела на нежданных гостей и широко зевнула, демонстрируя могучие клыки. И скрылась внутри. Белый тигренок аж споткнулся на пороге, совсем человеческим жестом развел лапами и запрыгнул следом за мамкой.

— Не очень-то она нам рада, — пробормотал Хадамаха, чувствуя, как клыки сами собой норовят выщериться в недобром оскале. Насилу сдержавшись, он принялся спускаться по береговому склону к шалашу.

— Если она по лесу голая бегает, представляю, в каком виде она у себя дома… — подлетая над скользкой тропой, проворчала Аякчан и следом за Хадамахой нырнула в круглый проход. — Ой! Это… что?

Стены шалаша покрывали… обрывки ниток. Побольше, и поменьше, и совсем крохотные, с ноготь длиной. Нитки из крученых жил, из оленьей шерсти, и даже совсем тоненькие, привезенные издалека нитки Огненного шелка. Нитки всех цветов радуги, и северного сияния, и блеска рыбьей чешуи, превращавшие стены шалаша в сплошную, до ряби в глазах пестрятину.

— Роскошный цветовой примитивизм, — обронил Хакмар. — На стилистику ранних горских пещер похоже — только у нас такие стенки выкладывались самоцветами.

— И не примитизм никакой вовсе! — возмущенно влез вновь принявший человеческий облик тигренок. — Приметать у нас любая девушка может, а моя мама шьет и вышивает! Мама — великая рукодельница!

— Хвастается Амба, — в ответ на вопросительные взгляды остальных усмехнулся Хадамаха. — Как новую вышивку заканчивает, остатки ниток в стенку выплевывает — они и прилипают.

— Про ядовитую слюну я слыхала, но чтобы клейкая… А если она случайно слюну пустит, у нее хвост к лапам не приклеится? — очень-очень озабоченно поинтересовалась Аякчан.

Ну вот как тут расследование вести, если Аякчан с Золотой с первого взгляда (взгляда Аякчан на перекинувшуюся Амба) вцепились друг в друга, как… тигры лютые.

— Вот и видно, что жрицы никогда иголку в руках не держали, — буркнул он и занудно-поучающим тоном, от которого у самого аж скулы сводило, принялся объяснять: — Нитки для вышивок пропитывают рыбьим клеем, чтобы и на коже, и на ровдуге держались. А когда в много цветов вышивают, нитки приходится между зубов придерживать — руки-то заняты!

— Твоя подружка-жрица, похоже, не только иголку не держала, но и с тиграми дел не имела — иначе прикусила бы язычок… пока его не откусила я! — из-за перекрывающей шалаш занавески донесся рыкающий голос Амбы.

Аякчан лишь презрительно фыркнула:

— Напугала! Я с вами, тигрицами, не то что драться не боялась — я вам зачет по богатырству сдавала, а это еще страшнее!

Отделяющая женскую половину занавеска раздвинулась, и Золотая тигрица уставилась на Аякчан:

— Ты знала уже… какую-то Амба?

— Алтын-Арыг была наемной убийцей и училкой по богатырству в моей Школе Огня, — спокойно ответила Аякчан. — Уж не знаю, что хуже. А еще она красила волосы в розовый цвет!

— Ты знала Алтын… — На лице тигрицы отражалась непривычная растерянность. Потом черты стали твердыми и жесткими, и Золотая отчеканила: — Алтын-Арыг — позор народа Амба! Ее имя запретно в племени.

— За то, что волосы в розовый цвет красила? — возмутилась Аякчан. — По мне, так очень стильно смотрелось. — Она горделиво отбросила назад свои голубые пряди и презрительно покосилась на золотые локоны тигрицы. — А тетки, которых она убивала, мне не нравились. Тигрица б не убила — пришлось бы самой.

— А как же верховная Айгыр? — шепнул Хакмар. — Она ведь была твоей покровительницей.

— Много ты понимаешь во внутренней политике Храма! — скривилась Аякчан. — Покровительниц у нас убивают первыми, чтобы много не воображали. Айгыр же меня убила… в прошлой жизни, когда я основала Храм.

— Ну да… Какая основательница — такой и Храм, — вздохнул Хакмар.

— Мы все знали тигрицу Алтын-Арыг! — рыкнул Хадамаха. — И будем драться с любым, кто скажет о ней дурное слово!

Лицо предводительницы Амба стало еще тверже и холодней.

— Ты, сдается, говорить хотел, медвежонок? А теперь мне же, в моем же шалаше дракой грозишь — из-за предательницы?

— Очень хочу говорить и узнать многое хочу, — стараясь не дать и когтя высунуть бушующей внутри багровой ярости, согласился Хадамаха. — Да только разом с Алтын-Арыг мы зуб к зубу, коготь к когтю с такими врагами дрались, в такой… Нижний мир спускались… — он едва заметно усмехнулся — вот уж чистая правда! — Что отныне та тигрица из рода Амба сестра мне по крови и Огню навеки, и хаять ее я даже родичам не позволю!