— Алтын-Арыг весь Сивир спасла, — тихонько проблеял Донгар. И уже гораздо внушительнее добавил: — Это я вам как шаман говорю!

В глазах Золотой Амба промелькнуло странное выражение, и она задумчиво покачала головой:

— Ладно, наглые детишки, пока я вас не прогоню!

— Вот спасибо тебе, старая женщина! — ехидно кивнула Аякчан.

Хадамаха возвел глаза к выгнутому потолку шалаша. Операция по откусыванию Аякчан языка, которую обещала проделать Амба, представлялась ему все привлекательней. Вот сейчас Амба взъярится, как тигрицы могут, и пропало расследование! Но странное выражение не исчезало из глаз Амбы — и тигрица… промолчала! Только отбросила прикрывающую ее занавеску и шагнула навстречу.

— А-а-а-хх! — из груди Аякчан вырвался полустон-полувсхлип.

Амба облачилась в теплый халат, весь, от подола до ворота, расшитый оленьей шерстью. Искусно подобранные шерстинки — совсем белые, серенькие, коричневые и вовсе черные — сплетались в картину: покрытая льдом река, темные сосны…

— Зачем ты носишь шкуру? Зачем бегаешь голышом? Если у тебя есть такие вещи! — крик Аякчан звучал чистым, неприкрытым страданием. Лицо голубоволосой ведьмы исказилось, и стало понятно, что для нее уж слишком — стоять здесь, в глухомани тайги, перед роскошно одетой золотоволосой тигрицей, когда на самой напялены обноски с медвежьего плеча. От гордой матери-основательницы Храма не осталось ничего — была просто девушка, растерзанная в клочья, будто побывала в Амбиных клыках!

Амба глянула на Аякчан со слабеньким, но все равно удивительным сочувствием:

— Ты не понимаешь, жрица. С вещами поосторожнее надо. Не дело вовсе, чтобы видели их, надо, чтобы видели, на что они надеты.

Взгляд Хадамахи невольно скользил вдоль извивов вышитой реки, по темному лесу, чьи сосны карабкались вверх по полю халата… и вдруг уткнулись в полоску белоснежной кожи, ямку между ключицами, как отпечаток пальца в мягкой глине, и золотой локон, струящийся вдоль отворота халата. Хадамаха невольно вздрогнул и резко вскинул глаза… встретившись с желтыми глазами Золотой, в которых тлела насмешка.

— Вот так это и работает, мальчик. — Ее губы изогнулись в улыбке, словно охотничий лук.

Хадамаха залился краской смущения, но больше — злости. Достала все-таки его хитрая Амба! Как Донгара, как Хакмара… Не успокоилась, пока не доконала честного медведя!

Амба удовлетворенно хмыкнула, понимая, что добилась своего, и повернулась к Аякчан:

— Тебе сложнее, жрица. Тебя люди не видят вовсе. — И прежде чем Аякчан успела вспылить, рассыпая вокруг Огненные искры, Золотая мурлыкнула: — Они видят твои голубые волосы и думают — вот храмовница, если что сделаю не так, спалит в золу и пепел. Твое могущество не дает им заметить, что у тебя… — Золотая склонила голову к плечу, оценивающе разглядывая Аякчан, — очаровательное личико, хорошей формы носик, губы… Глаза хороши, но все помнят только, что в них бушует Пламя.

— А еще иногда они становятся треугольными. — Тон Хакмара был неприязненным, будто ему очень не нравился этот «разбор Аякчан по статям».

— Фигурка тоже должна быть хороша, там, под этими лохмотьями. Тоненькая, как камышинка. — Амба кивнула жадно слушавшей ее Аякчан.

— Голышом ходить не буду, — буркнула девушка — она тяжело дышала, а глаза цвета сапфира затуманились, точно она очнулась от завораживающего сна.

— У нас не было другой одежды, — обиделся Хадамаха.

— Ну ясно… Медведицы! — фыркнула Амба и снова оценивающе поглядела на Аякчан. Точно примеривалась.

— Мы сюда пришли, чтобы глазки, носики и тряпки обсуждать? — с раздражением спросил Хакмар.

— А ты боишься, она поймет, как хороша, и бросит тебя? — насмешливо осведомилась Амба.

— Мы пришли, чтобы разобраться в бедах, что случились на нашей земле! — внушительно вмешался Хадамаха.

У круглого входа в шалаш послышался шум, и двое крылатых — черноперый предводитель и его белоперая подруга, пригнувшись, шагнули внутрь.

— На нашей земле только одна беда — эта вот опять летала, когда вдоль берега спускалась! Я видел! — крылатый указал кончиком крыла на Аякчан.

— Ерунда! Я же не могу летать. У меня крыльев нет, — объявила девушка, и пока крылатый судорожно подергивал длинным носом, пытаясь переварить ее слова, уселась на почетные нары напротив входа, всем видом давая понять, что только жрице здесь и сидеть.

— Сначала привет — потом разговоры, — кивнула Золотая Амба, тоже усаживаясь. Раздуваясь от важности, Белый тигренок устроился рядом — внимать беседам взрослых. Хадамаха вдруг почувствовал, как холодный, липкий, тошнотворный страх расползается в животе. Он-то сам что тут делает? Сейчас придется говорить: перед Золотой тигрицей, перед вожаками крылатых, говорить… — так уж вышло! — от всего племени Мапа, как сын вожака. А он ни слова не помнит! Еще пару ударов сердца назад у него были догадки и подозрения, а сейчас в голове пусто, как в вылизанном котелке после ужина!

Юная тигрица, что точила когти возле шалашей, теперь уже в человеческом облике, пронесла деревянное блюдо. Угощение было еще скромнее, чем в Хадамахином стойбище: всего лишь улаты — мелко, чтобы всем хватило, порезанные кусочки юколы с прошлодневной черемшой — да туесок с инготе — сушеной икрой, залитой нерпичьим жиром. Юная тигрица, покачивая бедрами, прошла между гостями, опустила блюда на низенький столик… и сама опустилась на колени у ног Донгара.

— Большая честь служить вам, мой господин, — с легким придыханием мурлыкнула она и, ухватив тонкими пальчиками кусочек рыбы, поднесла его прямо ко рту Донгара.

Донгар уставился на круглое личико тигрицы с таким ужасом, точно увидел морду нижнемирского авахи. Тигрица усмехнулась и провела кончиком острого язычка по розовым губам. Донгар глянул на кусок рыбы в ее пальцах и стиснул зубы так, что аж хруст по шалашу пошел!

— Возьми! — заезжая проклятому шаману локтем в бок, прошипел Хадамаха. — Обидишь!

Донгар шевельнул челюстями, будто хотел разомкнуть и не мог, и наконец едва-едва, на ширину мизинца раздвинул зубы. Тигрица подождала. Поняла, что дальше рот «господина» удастся открыть разве что стальным долотом, и, касаясь мягкими пальцами Донгаровых губ, мизинчиком пропихнула кусок внутрь. Челюсти черного шамана лязгнули, как сомкнувшиеся тиски. Молоденькая тигрица чуть слышно взвизгнула и завалилась на попу, прижимая к себе руку, словно боялась недосчитаться пальцев. Донгар зажмурился и застыл с рыбой за щекой, как хомяк, — разжевать и проглотить у него не хватало смелости.

— Иди отсюда, малышка Тасха! — с легкой досадой бросила Золотая. — Взрослым надо поговорить. Потом паренька своего подкараулишь.

Донгар втянул голову в плечи. Хадамаха ощутил острое желание сделать то же самое. Это его к взрослым причислили? Стараясь скрыть смущение, он потянулся к блюду…

— У вас тоже запасы подходят к концу? — пробормотал он.