— А вы хоть знаете, что собой представляет молекулярный инкубатор? — в свою очередь спросила Ингрид, — это целый комплекс, монтаж и отладка которого занимают от трех до пяти недель, они съедают мегаватты энергии. Столько, что хватило бы обеспечить не только мою лабораторию, но и всю эту затхлую планету в течение года.

— Я отследил их отправку с космодрома в Шри Ланке, — сказал Делануа, — а что инкубаторы направляются именно на Илиану, мне сообщил один из моих бывших информаторов, который работал на этом грузовом корабле вторым пилотом. Кстати, «Вега» потерпела катастрофу при выходе из подпространства через месяц после того, как доставила груз на Илиану, и весь экипаж погиб.

— Это ничего не доказывает, — сердито сказала Ингрид.

— Возможно. Но все-таки работу для «Биотеха» они выполнили.

— Я не знаю, какие у вас доказательства конкретно по данному случаю, но уверена, что здесь какая-то ошибка. Я даже обсуждать ничего не хочу.

— Да? — Делануа приподнял бровь, — а я как раз хотел вас просветить относительно персоны президента компании «Биотех» Спенсера Бриджеса. Не желаете послушать?

— Нет уж, увольте. Бриджес поступил со мной несправедливо, но то, в чем вы его обвиняете, — полный бред.

— Вы еще не знаете, что я предлагаю вам выслушать, а уже настроены отрицательно. Впрочем, дело ваше. Господа, прошу к столу. Маринованных угрей следует есть горячими.

Седов, молчавший во время спора, пожалел, что Ингрид не захотела выслушать аргументы Делануа, но решил расспросить бывшего агента при первом же удобном случае.

Ингрид скривилась — в меню автоматической плиты преобладали рыбные блюда, в основном, тушеные. Вчера, правда, Делануа приготовил сельдь, обжаренную в свином жире с луком и картофелем, но Ингрид предпочла бы кусок хорошей говядины. Седов был в пище непривередлив, а потому съедал все, что предлагали. Любимой же приговоркой Делануа была такая: пища должна быть питательная и вкусная, пусть даже немного и грубоватая.

Маринованные угри под светлое пиво понравились всем. Десерт каждый выбирал по своему вкусу: Делануа ограничился чаем с галетами, Ингрид выбрала фруктовый коктейль, а Седов, взяв на пробу дынный мусс, тут же пожалел — блюдо оказалось для него слишком сладким.

Делануа собрал посуду, отправил ее в мойку и, набив трубку, присел к столу.

— Ваш друг, — он указал пальцем в грудь Седова, — не говорил, как он появился на свет?

— Я не интересовался, но могу спросить.

— Для чего? — Ингрид подняла голову и свысока посмотрела на Делануа, — я и сама могу объяснить, каким образом был выведен анимат.

— Сомневаюсь, — Делануа пыхнул трубкой, — когда вы пришли к О'Брайану, он уже закончил теоретическую часть и полгода работал в лаборатории.

— Я, конечно, не могу сказать, что проект «Эволют» зародился при мне — это заслуга исключительно Сайруса, но практическая работа проводилась при моем непосредственном участии.

— Так скажите, каким образом было получено это существо?

— Почему он называет меня существом?

— А как тебя называть? Человеком?

— Ты дал мне имя.

— Его знаю только я и ты, — объяснил Седов, — и пусть это останется между нами.

Ему казалось, что отношения между ним и аниматом перешли в новую фазу. Седов частенько ловил себя на мысли, что общается с Муком, как с ребенком — терпеливо и бережно. Чувство, что рядом кто-то, не приспособленный к жизни и кого надо оберегать и вести по ней, пока он твердо не встанет на ноги, постепенно овладевало Седовым. Он вспомнил, что примерно так относился к детям, когда они росли — и к Лидии, и к Лешке, и это его позабавило. Он испытывал ответственность и некоторую жалость к Муку, в то время как Ингрид относилась к анимату, как к новой породе лабораторных крыс, или к мартышкам, которым привили нечто способное вызвать у них скачок в развитии интеллекта. Кажется, Мук чувствовал это, и когда Ингрид хотела поговорить с ним, всячески увиливал, причем увиливал настолько по-детски, что Седов, видя эти неуклюжие старания избежать общения с Ингрид, сам находил для нее отговорки.

— А ты помнишь, откуда взялся?— спросил Седов.

— Очень отрывочно. Я был, как бы это объяснить… зародыш. Но я видел и слышал, только я не помню, что. Сохранились отрывочные образы, какие-то звуки, может, это был разговор, но я тогда не понимал ни слова, а теперь от него осталось только эхо. Мне кажется, что я помню доктора Мартенс. Ее голос, ее лицо, даже тело…

— Вот как?

— Да, у нее родинка на левой груди. Правильно? Я помню, что она была ласковая и я чувствовал ее любовь. Странно, да? Меня еще не было, а она меня любила.

— Да, странно…

…некоторые исследования проводил сам, — говорила Ингрид, — и ни я, ни кто-то из лаборантов, их было двое, не допускались в лабораторию. Позже я, — она замялась, явно подбирая слова, — получила право присутствовать, но к тому времени анимат уже существовал.

Седов почувствовал ее быстрый взгляд, посмотрел на нее, но Ингрид уже опустила глаза.

— Ага! — сказал Делануа, — так, стало быть, и вы не знаете…

— Поймите, что извне ничего доставить не могли. Лаборатория находилась под охраной, там была зона высокой стерильности. Мы проходили обработку в течение сорока минут, прежде чем приступить к работе. В том числе и сам О'Брайан.

— А ему и не надо было ничего приносить, — Делануа подался вперед и Седов увидел, как загорелись его глаза и сжались губы, — знаете, почему?

— Нет, — Ингрид отвернулась, — избавьте меня от ваших диких домыслов.

Делануа выбил трубку, откинулся на стуле и посмотрел на Седова. Не торопясь, он вытащил кисет, развязал его и достал щепоть табаку. Он делал все медленно и явно о чем-то думал, пока его руки действовали автоматически.

— Ну, а вы, Седов, хотите послушать мои измышления? — спросил он.

— Почему бы и не послушать для разнообразия. На сон грядущий, — ответил Сергей.

— Ну что ж, — Делануа глубоко вздохнул, как бы приняв решение, — возможно и не надо этого делать, но я все-таки сделаю. Вы, как-никак, самое заинтересованное среди нас лицо. Имейте в виду, что большую часть из того, что будет сказано, я могу подтвердить документально, и лишь некоторые моменты являются предположениями.

— Я весь внимание, — сказал Седов.

— Не слушай его, — сказала Ингрид и Сергей увидел, как она побледнела, — что бы он не сказал, все это — ложь. Он неудачник и все его россказни основаны лишь на зависти к великому человеку…

Она еще продолжала говорить, но Седов вдруг ощутил ее страх, как если бы знал то, что известно ей самой, и боялся, что это откроется. Это касалось не только анимата, не только Сайруса О'Брайана, это касалось и его, Сергея Седова, лично. В какое-то мгновение ему захотелось остановить Делануа — он понял, что может потерять эту женщину, но прервав разговор, он мучился бы каждый миг своей жизни и все равно, рано или поздно, попытался бы узнать, чего она так боится.