Я кивнула.

– Ну так вот – я ошибалась, – проговорила Пиппа.

Мы засмеялись.

Тут у меня зазвонил мобильный, и мы обе вздрогнули.

– Алло? – Я еще смеялась.

– Как ты там, незнакомка? Приятно слышать, что у тебя довольный голос, – сообщил Себ.

Я тут же ощутила себя виноватой, почувствовав, что мне следовало бы забраться обратно под свой воображаемый панцирь грусти. Но тут я поняла, что расхохоталась впервые за две недели. И ведь я ничего такого не сделала, верно? Хотя, решила я, сейчас Себ объяснит мне ровно противоположное.

– Прости, – сказала я. – Я была сама не своя.

– Настолько, что не могла довериться другу? Чтобы он помог тебе справиться?

Я вздохнула, мучительно осознавая, что несколько раз ему не перезвонила, постоянно обещая себе, что сделаю это завтра. Но так и не заставила себя это сделать, и меня грызло чувство вины. Наши с ним отношения никогда не требовали напряженной работы. Я могла придумать только одну причину, по которой они стали такими. Но мне следовало казнить лишь себя – за то, что позволила постороннему влиянию подточить ту особую нить, которая нас связывала.

– Прости меня, пожалуйста. Мне очень, очень жаль, – выговорила я.

– Ты дома? Можно к тебе? – спросил он.

Я помедлила в нерешительности:

– Э-э…

– Ничего страшно. Видимо, ты занята, – удрученно произнес он.

Какого черта, что это я вытворяю?

– Разумеется, приходи. Тут со мной Пиппа. Очень здорово будет с тобой увидеться.

Войдя, он целомудренно чмокнул меня в щечку, хотя в таких обстоятельствах я ожидала от него совсем другого: мне казалось, что он должен меня крепко обнять. Мы неловко поболтали за первой бутылкой вина, старательно обходя тот вопрос, который словно бы клином вонзился между нами, отдаляя нас друг от друга. Но я не знала, что это за вопрос. Он вел себя сдержанно, без своего обычного оживления. Из-за этого я насторожилась: я все время ждала, когда он ошарашит меня каким-нибудь заявлением. Я прекрасно знала, что избегала его с тех пор, как мы отменили свадьбу. Но ведь с тех пор я вообще избегала всех – если не считать Пиппы и моей мамы. При этом я в глубине души понимала, что Себ всегда поддерживал меня в непростые времена – и поддержал бы теперь. И он тоже это знал.

Лишь приступив к откупориванию второй бутылки пино-гриджо, он спросил:

– Почему ты не хотела, чтобы я пришел на твою примерку? Какова истинная причина?

За этот час в моей голове промелькнуло множество сценариев дальнейшего развития беседы, но этот я как-то упустила из виду. Я тут же почувствовала, как щеки у меня заливаются краской.

– Я уже тебе говорила, – отчеканила я. – Решила не показывать тебе платье раньше времени. Мне хотелось, чтобы ты его увидел только в великий день.

И я подумала: ведь это же правда? Во всяком случае, за прошедшее время я часто старалась убедить себя, что так оно и есть.

– Значит, это совершенно не связано с тем, что тебе говорила Памми? – Он поднял на меня взгляд, оторвав его от бутылки, стоявшей между его ногами.

– Что? Когда? – Хотя меня уже накрыла волна тошнотворного осознания.

– Когда вы с ней в Португалии беседовали у бассейна.

Неужели он действительно это сказал? Я повернулась в Пиппе за подтверждением. Но она лишь пожала плечами.

– Прости, я не совсем тебя поняла. – Я рассчитывала обличить его в том, что он блефует.

– Я сидел на скамейке по другую сторону живой изгороди, – пояснил он. Сердце у меня запрыгало. Я отчаянно пыталась вспомнить все, что я тогда сказала Памми.

– И я, честно говоря, надеялся, что, когда ты говорила, что всегда выберешь меня, а не ее, ты действительно имела это в виду. Более того, я был в этом уверен.

Приоткрыв рот, я уставилась на него:

– Но… я и правда имела это в виду. Я хочу сказать – я так и выбирала.

Он с сомнением поднял брови:

– И тем не менее, как только мы прилетели обратно, ты сообщила мне, что не хочешь видеть меня на примерке. А после того, как отменили свадьбу, я от тебя ни звука не слышал. Эм, я не хочу тебя обременять, так что если мое присутствие в твоей жизни тебе только в тягость, тогда я предпочел бы, чтобы ты просто сказала…

Я бешено замотала головой. Его слова задели меня за живое, и я словно бы пыталась вытрясти из своего мозга их истинность.

– Не в том дело, – проговорила я.

– Значит, это у Адама со мной какие-то проблемы? – осведомился Себ.

Я вспомнила, как мы с ним тогда сидели в кино, еще до того, как он вообще впервые увидел Себа. И еще один наш разговор – его язвительные замечания, когда он узнал, что Себ увидит мое платье раньше, чем он. Но я отодвинула эти сомнения на задворки сознания.

– Не глупи, – призвала я его. – Адам никогда бы не счел тебя угрозой. Это просто Памми была в своем репертуаре… ты же знаешь, какая она. – Я подошла к нему, обхватила его одной рукой. – Мне очень жаль, если ты подумал, что я веду себя так бесцеремонно по какой-то другой причине. Я хочу сказать – не из-за стыда и смущения насчет свадьбы.

Тут-то он и заключил меня в теплые дружеские объятия – те, которых я от него ждала и хотела, едва увидела его на пороге.

– Но это же я, – заметил он. – Когда это мы позволяли встрять между нами всякому там смущению и стыду?

Я улыбнулась.

– Если что, я всегда рядом, – добавил он. – В горе и в радости.

– Черт побери, – вставила Пиппа. – Может, это вам надо пожениться.

Мы все расхохотались. А ведь всего несколько дней назад такой хохот казался немыслимым.

Вот как это было. Но теперь я сидела с Адамом в его машине, и мы ехали в сторону Севенокса, и жизнь уже не казалась мне такой беззаботной, и я жалела, что не выпила – просто чтобы перестать так нервничать. В голове у меня все путалось. Я, что называется, с трудом различала лес за деревьями.

– Ты как, в порядке? – Адам улыбнулся: он явно заметил мое волнение.

Я улыбнулась в ответ, и он взял меня за руку.

– Все будет хорошо, – успокаивающе произнес он.

Я в этом сомневалась. Но тут я напомнила себе, что речь теперь идет не обо мне. Речь о Памми, у которой рак – а может, и нет. Мои мысли на сей счет маятником качались то в одну, то в другую сторону, вот только маятник в девяти случаях из десяти останавливался на втором варианте. Но я пообещала себе: пока не буду абсолютно убеждена, что верен именно второй вариант, стану предполагать худшее. Как ни странно, я чувствовала, что тяжесть у меня на душе делается чуть меньше, когда я позволяю себе поверить, что она говорит правду. По крайней мере, в таком случае у нас было нечто осязаемое, с чем мы могли иметь дело. И мы все могли принять участие в этой работе – помогать ей побороть болезнь. А вот если она врет и на самом деле не больна…