Ступил босиком на траву. Первые капли дождя обожгли плечи, грудь, но приятно, охлаждающе. И совсем не холодным был дождь. Откуда холодному дождю в летнем Крыму взяться?

У кострища мокрого понял пчеловод, что с чаем придется обождать.

И вдруг голоса услышал, и шаги, и треск веток под ногами. Оглянулся. По тропинке, что от виноградников мимо палатки и ульев к источнику бежит, шагали, накрывшись прозрачными накидками, несколько парней и девушек с рюкзаками. Заметив Сергеича, остановились. Девушка вытащила смартфон и сфотографировала пчеловода в трусах. Улыбнулась виновато, глядя ему в глаза.

– Извините, мы – туристы, – обратился к Сергеичу один из парней. – Мы так до Баштановки дойдем?

– Не знаю, – ответил пчеловод. – Я не местный.

– А вы откуда?

– С Донбасса.

Парень насторожился, бросил напряженный взгляд на палатку и, кивнув то ли Сергеичу, то ли своим товарищам, зашагал дальше.

Прошелестели они накидками мимо пчеловода, не глядя на него больше.

И тут стало ему прохладно. В груди что-то скрипнуло, вырвалось знакомым уже кашлем. Залез торопливо Сергеич в палатку. Вытерся полотенцем, оделся. Заметил, что свеча перед картонным Николаем догорела, но новую зажигать не стал.

К вечеру дождь затих, и трава мокрая снова высохла. Солнце еще успело воздух прогреть на ночь перед тем, как за гору закатиться. А когда закатилось, вышел Сергеич к виноградникам, на Албат посмотреть решил. И снова на месте поселка никаких огней.

– Что ж это, – забеспокоился он и отправился вниз, в поселок, не совсем понимая зачем, но с твердым желанием к дому Айсылу подойти и в окна к ним заглянуть.

В этот вечер, может, из-за прошедшего дождя, а может, потому, что еще не поздно было, но жизнь в Албате и слышалась, и виделась. Сразу две машины попались Сергеичу на улицах и обе своими фарами заборы и дома осветили. А потом кто-то с фонариком в руке мимо прошел. И собаки лаяли. И летучая мышь над самой головой пролетела, хлопая крыльями не так, как птицы, а жестко, словно крылья у нее из клеенки сделаны.

Зашел Сергеич в знакомый двор, остановился под виноградом в широком и уютном туннеле. Листья виноградные над головой под ветерком зашуршали.

Он приблизился к ближайшему от порога окну и увидел, что в доме свет горит. Не яркий, но достаточный для вечерней жизни. Вспомнил, что на окнах в доме тюлевые занавески висят. На цыпочки поднялся, внутрь заглянул. Три горящих тонких церковных свечи на столе увидел.

Снова по душе тепло от сделанного доброго дела разлилось. Улыбка у Сергеича на губах появилась. Вышел он тихонько со двора.

С улицы еще разок на дом Айсылу оглянулся.

«Вот бы где жить! – подумал, – тепло, тихо, виноград…»

И отправился обратно. Не спеша, останавливаясь и оглядываясь по сторонам, на обочину сходя при звуке мотора за спиной или при приближении ослепляющих фар.

«Да, если б там продать, а тут купить?» – размечтался пчеловод, уже из поселка выйдя.

И оглянулся снова на уютную, мирную темень, в которую отсутствие электричества Албат погрузило.

«Только кому ж там продать? – задумался. – Кто туда захочет?»

Странно, но и эта здравая мысль, что его внезапные желания перечеркивала, не очень-то Сергеича огорчила.

– Ничего-ничего, – прошептал он ей в ответ, уже вдоль виноградников по дороге вверх к пасеке поднимаясь. – На всякий товар есть свой покупатель. Надо его только дождаться!

Когда солнце на гору ложилось, вышел по привычке Сергеич на пригорок. Последние лучи уставше-желтого цвета еще падали на Албат. Они, словно увеличительное стекло, приближали поселок, делали более видимыми его дома, его серые шиферные крыши и крыши цветные – зеленые и красные, его приземистую мечеть и церковь.

День выключал свет медленно. Солнце закатывалось и на долину опускалась тень горы, тень уходящего летнего дня.

Поселок как бы удалялся. А Сергеич стоял на пригорке над виноградниками и думал о своем. И очнулся он от дум, когда в неплотной темноте, заполнившей долину, недружно, по одному зажглись уличные фонари, а следом за ними то тут, то там засветились окна.

– Ну слава Богу, – обрадовался Сергеич.

И возникло у него странное ощущение, будто это он им электричество дал. Будто не зря он тут стоял полчаса, а то и больше, пока не зашло солнце, пока не потерял воздух свою прозрачность. Стоял, чтобы доставку ночного света в Албат проконтролировать.

Освещенный вечерними огнями поселок выглядел романтичнее и привлекательнее, чем при солнечном свете. Огни фонарей подчеркивали линии улиц, их немалый размер Албата, ведь улиц и переулков в нем не меньше двух десятков имелось! И подумалось тут Сергеичу, что именно сейчас, в свете уличных фонарей, видит он там, внизу, поселок с необычным, сказочным названием Албат, которое на въезде-выезде из него не указано. И внутри домов за светящимися окнами тоже сейчас Албат живет, дышит и на своем «албатском» языке разговаривает. А вот днем или вечером – до наступления темноты и зажигания фонарей – перед его глазами то самое Куйбышево, которое по-русски, то есть «по-куйбышевски» говорит, которое мало чем от Малой Староградовки отличается, если, конечно, на южную растительность внимания не обращать.

Увлекла пчеловода эта мысль и дальше за собой его разум повела. Подумал он о том, что если не дают в поселок электричество, то оно и на ночь остается Куйбышевым. И тогда знакомый ему «не-уют» можно только свечами горящими отогнать!

Мысли далее сами собой на его родной дом перескочили. И грусть кратковременная возникла в глазах Сергеича. Вспомнил он буржуйку свою, посреди комнаты стоящую. Вспомнил тепло, которое она ему всю зиму и часть весны дарила. Но буржуйка вместе с домом далеко были и под присмотром Пашкиным, так что все равно огни Албата грусть в глазах пчеловода высушили и вернули ему то спокойно-радостное настроение, пребывание в котором жизнь уравновешивает и создает иллюзию, будто спокойствие – оно и есть счастье!

Налюбовавшись освещенным вечерним Албатом, развернулся Сергеич, чтобы к палатке и пасеке свое спокойствие и умиротворение понести, но вдруг внимание его далекая сирена привлекла. И даже не одна сирена, а несколько, если это только не горное эхо баловалось. Обернулся он снова и увидел далеко за поселком, на дороге, вдоль Бельбека к Албату ведущей, красные проблески тревожных маячков. Несколько машин быстро к домам поселка приближались. Сирен теперь точно звучало несколько, и звуки их, хоть еще и удаленные, становились всё более и более слышны.

Машины залили ярким светом фар дорогу. Свернув влево, колонна проехала по улицам и после еще двух поворотов остановилась. Сирены враз смолкли. Мигалки погасли. И снова в Албате тихо стало, только теперь тишина эта Сергеичу показалась тревожной.

Присмотревшись к машинам, все еще стоявшим с включенными фарами, а потому хорошо видимым, пчеловод подумал, что остановились они где-то возле дома Айсылу. Беспокойство в нем усилилось. Вторжение этой автоколонны в мирную тишину Албата его встревожило.