– Тут пять тонн, точно! – не сдавался Бекир, пока бросали они его лопатами в тачку, чтобы откатить потом ее к задней стороне дома и ссыпать в погреб-углярку с маленькой дверцей и покатым бетонным полом, сделанным человеком знающим и разбирающимся во всех тонкостях жизни с твердым топливом.

Сергеич снова мотнул головой, но уже промолчал – он-то видел, что в куче той от силы было четыре тонны. Ну пусть чуть больше, но теперь, глядя на количество породы, заставлявшее кучу эту рябеть, и отнимая от нее ее вес, получал он в своих расчетах даже не больше четырех тонн угля. Слыша, как болезненно Бекир настаивает на своей правоте, о породе Сергеич решил уже и речь не заводить. Но, в конце концов, когда очередные десять тачек отвезли они в подвал, а толкали они тачки за дом по очереди, когда ощутил он в руках усталость, остановился у деревянной – в полтора метра высотой – дверцы. Остановился, подождал идущего следом Бекира.

– И что, уголь у вас всегда такой? – только и спросил.

Бекир, конечно, понял, почему возник вопрос, вытер ладонью пот со лба. Выдохнул:

– Бывает, хороший привозят, чистый, ростовский. Но тот почти в два раза дороже. А этот с Донбасса. Обещали, что без породы будет… Но что теперь? – мотнул головой. – Деньги-то они наперед взяли, а водитель ссыпал и уехал. Кому претензии предъявлять?

Сергеич кивнул, взялся за ручки тачки. Повел ее по покатому бетонному пандусу, справа от которого ступеньки в подвал опускались. Только ступеньки до пола доходили, а пандус – нет. Посыпался уголь вниз. Подождали они с Бекиром, пока пыль угольная уляжется, а потом спустились по ступенькам и лопатами уголь подальше вглубь отбросили, чтобы место для следующего освободить.

К семи вечера дело наконец было сделано.

За ужином Айсылу то и дело на Сергеича пытливые взгляды бросала. Иногда обменивалась с сыном и дочерью несколькими словами на татарском, но негромко, вполголоса, чтобы гостя не смущать.

– И они даже не намекнули? – спросила она уже за чаем, пододвигая поближе к Сергеичу тарелку с пахлавой.

Он мотнул отрицательно головой. Вздохнул.

– Все равно хорошо, что вы съездили! – Айсылу снова на гостя посмотрела. – Сказанные слова не исчезают, они остаются! Особенно вопросы! Те, с кем вы говорили, будут теперь про Ахтема думать!

Сергеич тревожно на хозяйку посмотрел, а потом назад обернулся, нашел взглядом свой мобильник, что в углу комнаты на полу, на краешке толстого темно-красного ковра лежал – заряжался.

«Не забыть бы», – подумал.

И снова в памяти голос Ивана Федоровича из Симферополя прозвучал: «Скажи его вдове…» Возвратил Сергеич взгляд на Айсылу. Хотелось ей что-нибудь хорошее сказать. Только вот что? А в плечах ломота ощущалась, тяжесть. Кисти рук болят. Все-таки уголь таскать – не детская забава!

– Я вас отвезу, – предложил Бекир, когда ужин к концу подошел.

– Не стоит, – отмахнулся Сергеич. – Лучше пройдусь! Руки вот у меня сегодня работали, а ноги – нет! Пускай походят!

Айсылу проводила его до дверей и на пороге пачку рублей передала.

– Это за мед, – сказала. – Мы его по хорошей цене продали! И наш, и ваш!

Не пересчитывая, сунул Сергеич деньги в карман.

Вышел со двора и знакомой дорогой в сторону мечети отправился, чтобы перед ней налево свернуть.

Небо опускалось все ниже, сумерки сгущались, но настоящая темнота, какую Сергеич с детства по Донбассу знал, сюда не приходила.

Где-то лаяла собака. С другой стороны до одинокого путника женский голос долетел, он кого-то звал странным, не четким именем. Может собаку, может кота.

Уже поднимаясь вдоль виноградников, Сергеич остановился и огорченно покачал головой. Забыл он-таки у них свой телефон! А возвращаться обратно ни желания, ни сил уже не было. Да и не так уж этот телефон ему и нужен! Это ж вроде как ключи от оставленного далеко дома с собой носить. Вроде и важная вещь, а на самом деле бесполезная.

Мысли Сергеича переключились на родное село, на свой дом, на Пашку. За спиной дрожали, удаляясь, огоньки Албата, который на указателях «Куйбышевым» зовется.

Ночью Сергеичу не спалось. Сначала ежики заснуть мешали – слишком громко фыркали. Потом мысли беспокойные в голову полезли. И все об одном и том же.

Случайно или специально тот Иван Федорович из ФСБ Айсылу вдовой назвал? И почему-то именно сейчас, ночью, окончательно поверил Сергеич словам эфэсбэшника, что среди живых Ахтема больше нет. И не Ахтема ему теперь стало жаль – его-то он почти не помнил, а если помнил, то был это совсем другой Ахтем, на двадцать лет моложе. Жаль Сергеичу стало Айсылу и ее детей. Хотя если муж уже почти два года как пропал, как она может надеяться, что он живой? Она же умная женщина, понимает, что если выкрали его, а машину бросили, значит, им его жизнь нужна, а не «нива» или деньги. А раз кому-то нужна была его жизнь, значит, отобрали ее. Иначе б нашел Ахтем способ сообщить, что жив.

Перевернулся Сергеич на бок, потом на живот. Все никак удобно улечься не мог. Снова лег на спину. Стало ему в спальном мешке жарко, хотя мешок и так был наполовину расстегнут. Наконец уселся пасечник в темноте. Вспомнил, что хотел Николая Чудотворца картонного отыскать, чтобы не зря церковная свеча в палатке по вечерам горела. Выбрался из мешка, трусы синие «семейные» подтянул. Достал фонарик. Поводил лучом по тесной палатке, задержав его на мгновение на баночке с потушенной свечой. Потом выключил и снова в спальный мешок забрался. Заснул Сергеич оттого, что думать устал, и проспал всего ничего, может, часа три или четыре. А когда глаза открыл – сквозь брезент пробивались тысячи иголок солнечного света. Пробивались, но пробиться не могли, поэтому глазам не мешали.

Натянул пчеловод спортивные штаны и футболку, наружу выбрался. И под солнце слепящее попал. Зажмурился, взял подстилку и устроился в тени у ближайшего улья. Под негромкое жужжание пчелок и проснулся окончательно. А потом костер зажег, в чайник воды из баклажки налил. В носу из-за дыма защекотало. Чихнул. И после чиха зазвучала в ушах Сергеича природа громче – словно пробки из ушей его вылетели. И птицы запели ближе, и пчелы зажужжали звонче.

На фоне внезапно ворвавшейся в его слух природы разобрал он еще один знакомый звук – рев мотора приближающейся машины. Вышел он к дороге и увидел голубую «ниву».

Бекир остановил машину рядом с пасечником. Передал ему забытый мобильник с зарядкой, а вдобавок и пакет с лепешками и овощами. Сообщил, что в поселке электричество отключили, и поехал назад.

Вернулся Сергеич к костру. Позавтракал сытными лепешками с помидорами и зеленью, запил чаем. А когда наелся, взял в руки телефон и заметил, что тот о пропущенном звонке сообщает. Присмотрелся к номеру и немало удивился, ведь звонили из России. Плюс, затем семерка, а потом длинный незнакомый номер. Пожал пчеловод плечами. «Ошиблись, наверное!» – решил. И на всякий случай проверил эсэмэски. А там ничего нового. Те же самые «Жив?» и «Жив». Правда, на последнюю эсэмэску Петро так и не ответил. И тогда снова отправил ему Сергеич привычный вопрос из одного слова. А потом, не желая этим утром так быстро из рук телефон выпускать, набрал Пашку.