– Ну рассказывайте, откуда вы этого Ахтема знаете? – попросил Иван Федорович.

Сергеич не без усталости в голосе рассказал про давний съезд пчеловодов в Славянске, про комнату в пансионате, про разговоры.

Иван Федорович слушал, смотрел на монитор компьютера и кивал.

– А скажите, у вас еще есть такой знакомый Петро? – спросил он вдруг.

Сергеич остолбенел.

– Петро? – переспросил он. – Какой Петро?

– Ну вы с ним эсэмэсками обменивались, – и Иван Федорович чуть ближе к себе подвинул правый край монитора, будто оттуда что-то вычитывал. – Вы его спрашивали «Жив?», а он вам отвечал «Жив» и так несколько раз…

– А откуда вы знаете? – вырвалось у Сергеича.

Иван Федорович усмехнулся.

– Ну сами подумайте! Или лучше вспомните, как вы мобильный и паспорт на въезде в Россию сдавали? Вспомнили?

Пчеловод задумался. Всплыл в памяти весь тот день в деталях: и трансформаторная будка с надписью «Через 18 км русские оккупанты», и Чонгар, и сборный домик, в котором с ним целый битый час человек в штатском разговаривал, и журналисты у машины с выбитыми стеклами, и деньги на ремонт…

– Так что это за Петро? А? – повторил свой вопрос хозяин кабинета, выдержав вежливую паузу.

– Да товарищ мой с соседнего села, их тоже обстреливают, – проговорил Сергеич и правой рукой проверил карман брюк – мобильник лежал на месте.

– А кто их обстреливает?

– Ну эти, наши, сепаратисты, – неуверенно произнес пчеловод.

– Ваши сепаратисты? – задумчиво переспросил Иван Федорович. – Значит, Петро не сепаратист, раз сепаратисты по нему стреляют?

– Нет, он… – начал было отвечать Сергеич и остановился, понимая, что так может доотвечаться и до такой правды, за которую его тут по головке не погладят. – Он просто живет там… Но я ж по-другому вопросу к вам! Чего вы меня допрашиваете?

– Как? – удивился Иван Федорович. – Что вы! Это не допрос! Это разговор! Раз вы уж все равно к нам пришли, почему бы и не спросить? Вы поймите – вы тут иностранец, приехавший из зоны боевых действий. Тут вот написано, – он кивнул на монитор, который Сергеичу виден не был: – «Впущен из гуманитарных побуждений». То есть вас с вашими пчелами пожалели и впустили в Россию. Поэтому я бы вам советовал следить за словами, чтобы никто не смог вас обвинить в черной неблагодарности…

– Да я что? Я тут как мышь сижу. Только пчелами своими и занимаюсь!

– Ну вот и сидите как мышь дальше, но не дольше девяноста дней! А что касается вашего Ахтема, скажите его вдове, что пусть в полиции связи ищет. К этому случаю или Крымское ополчение имеет отношение, или казаки.

Из всего услышанного застряла сразу в мозгу у Сергеича фраза «скажите его вдове». На лбу пот холодный выступил. Он уставился в глаза уже замолчавшего хозяина кабинета. Глаза у Ивана Федоровича васильковыми оказались.

– Она что, вдова? – уточнил Сергеич.

– Оговорился, – Иван Федорович попробовал усмехнуться и это ему почти удалось. – Дело-то не закрыто. И таких дел два десятка в полиции лежит. Не у нас! Так что идите, вот ваш паспорт!

Сергеич поднялся, забрал документ, проверил, на месте ли вкладыш.

– Там направо по коридору и еще раз направо! – напутствовал его Иван Федорович.

Идти одному вдоль длинного коридора Сергеичу было нелегко. То и дело казалось, что справа или слева резко откроются двери и кто-то без лица, но с сильными руками затащит его внутрь. Но двери медленно проплывали мимо, и хоть шел он осторожно, словно по минному полю, но на таблички с должностями, фамилиями и инициалами, украшавшие каждую из них, глаза поднимать не успевал или не позволял себе. Почему-то из далекого детства голос бабушки прозвенел – бабушка до самой смерти удивительным голосом говорила, который не старел и по которому невозможно было возраст угадать: «Никогда Устиму в глаза не смотри! Опасно!»

Устим был их сельским сумасшедшим, чаще безобидным. Но действительно, стоило кому-нибудь заглянуть ему в глаза, как он сразу за этим человеком шел и не отставал от него часами. А если человек приходил домой, то Устим оставался на пороге. И сидел там, пока его угрозами и криком не прогоняли.

Впереди оставался еще один коридор. Тут пчеловод добавил шагу и смотрел только себе под ноги, пока не спустился по ступенькам к дежурному.

Уже отойдя метров на десять от входа, оглянулся. Заметил, что до сих пор сжимает в руке паспорт с вкладышем. Спрятал его в карман. Потом достал мобильник, хотел время проверить, но понял, что аккумулятор сел.

Не спеша дошагал до начала бульвара, туда, где Бекир его сейчас ждал, должно быть, надеясь хоть на какие-то новости. А какие у него новости? Никаких! Если не считать, что этот Федорович Айсылу вдовой назвал. Он, правда, сказал потом, что оговорился. Но разве может человек, в такой службе работающий, оговориться?

«Нет, – думал Сергеич на ходу. – Именно это он и хотел сообщить. А сказать больше, наверное, права не имел! Ведь разве можно так случайно и без всяких там причин женщину вдовой назвать?»

Голубая «нива» стояла на месте. Бекир рядом в тени от солнца прятался, ел мороженое. Увидев Сергеича, машинально откусил от конуса кусок побольше, видимо, чтобы быстрее с мороженым покончить.

– Машина открыта, садитесь! – крикнул, проглотив.

Минуты через три поехали. Из-за жары Бекир опустил стекла в передних дверях. В машину вместе с теплым ветром ворвался и шум города.

Разговаривать при нем было трудновато. Да и вообще Сергей сейчас говорить не мог.

Когда выехали на Севастопольское шоссе, Бекир поднял стекло в своей дверце, стало чуть тише.

– Что они вам сказали? – наконец спросил он.

– Ничего конкретного, – проговорил пасечник, решив про слово «вдова» не упоминать. – Со мной один в гражданском разговаривал. Посоветовал искать связи в полиции. Сказал, что десятка два таких случаев и виноваты казаки и Крымское ополчение.

– И больше ничего?

– Нет, – Сергеич отрицательно помотал головой.

– Все равно спасибо! – сказал Бекир и вздохнул. – Мама звонила, на ужин нас ждет… И еще просила уголь помочь разгрузить.

– Уголь? – оживился Сергеич. – Конечно! А зачем вам уголь?

– На зиму, мы углем топим!

Пчеловод прикрыл глаза. Вспомнил свои угольные запасы. Руки, на коленях лежащие, словно снова тепло от буржуйки ощутили. Улыбнулся он. И задремал, ощутив внезапную усталость – и нервную, от визита в контору с длинными коридорами, и физическую – от жары.

Только тот, кто с углем с детства дело имел, может легко определить, сколько тонн угля в куче, сваленной самосвалом на землю, лежит. И не нужно для этого мерять радиус или ее высоту, достаточно взглядом окинуть и умом этот уголь взвесить или с теми кучами угля, которые уже в твоем доме сгорели, сравнить.