Два коня почти одновременно встали перед хлипким заборчиком. Мощный мохноногий под седлом Ворона снисходительно фыркнул – он, как обычно, пришел вторым. Зачем тягаться с рыжим малолеткой, годным только гарцевать налегке?

– Хозяева! – рявкнул Ворон.

В доме стукнуло, зашуршало… послышались шаги. В дальних кустах тоже зашелестело, и этот внешний звук стал удаляться. Ворон тронул меч при седле, погладил кнут, проверил кинжал. Покривился и все же отстегнул именно меч, не желая рисковать. Спешился, озираясь и ощущая спину – голой. Давным-давно Волк научил понимать всей кожей спины, целит ли кто-то из лука или арбалета. Волк был лучшим в лесной охоте. Он был во всем просто – лучшим… Ворон стер гримасу боли и заставил себя не думать о прошлом. Спине умеренно холодно. Никто не целится, но взгляд – есть. В зарослях остался наблюдатель. Странно… кому интересна лачуга? Неужели кто-то прознал о плане? Ворон перебросил меч в левую руку, хлопнул коня по боку, и тот понятливо подвинулся, заслонил Йена от зарослей.

Дверь лачуги скрипнула, из-под низкой притолоки разогнулся рослый хмурый мужчина. Ворон впервые увидел его год назад, и мысленно назвал жалким чистоплюем: семья голодает, а господин Бертран не готов поступиться честью. Ему сорок с небольшим, по меркам села – старик. Похоронил сына, отдал за долги дом, перебрался сюда. И до того много раз – отдавал долги и перебирался, дальше и дальше от родного края, от достатка и знатности… Лет десять назад его ранили, левая рука стала сохнуть. Но даже тогда он не попросил семью о помощи. Да, было бы унизительно, но зато – выгодно! А он… Позволил жизни бить себя и гнуть, и сделался усталым, изломанным. Да, по-своему боролся, но Ворон полагал, что поступиться принципами и обеспечить семью – это тоже выбор. Сын Бертрана выжил бы, и – вот гримаса случая – сам он стал бы негоден к нынешнему делу.

– Ты прав, – Йен как обычно понял мысли спутника без слов. – И не прав тоже. Честь – не разменная монета. Особенно в таком деле, которое затеваем мы. Я навалю на него груз, который сплющит любого иного… И пора начинать. – Йен возвысил голос: – Добрый день, господин рыцарь!

Бертран недоуменно поклонился, отвечая на поклон Йена.

– Мое имя… – Йен чуть помедлили и выбрал: – Яниус Ин Лэй.

– Вы прибыли издалека, – Бертран слегка насторожился.

– Очень важное дело, господин рыцарь. Для меня жизненное, для вас, уж простите, тоже, – Йен замер, не в силах решить, куда привязать коня? Столбики хлипкого забора не удержат Вора, а иной коновязи нет…

Ворон отнял повод, рявкнул на рыжего – и тот отодвинулся, притих. Йен смущенно развел руками, глядя на хозяина лачуги и улыбаясь – вот я какой бестолковый, уж не ругайте. Ворон покривился, невесть с чего злясь. На лице Йена можно прочесть все метания души, пока он согласен не прятать их. Однако же ни один ростовщик или торгаш не прочел «закрытого» Йена. Кривые людишки сразу начинали волноваться, затем потели и мялись, задавали окольные вопросы, бросали косые взгляды… Но сейчас Йен совершенно открыт, прямо-таки до безрассудства.

– Вас зовут Бертран Ин Дюр, вашему дедушке был пожалован титул рыцаря в Иньесе, верно? – Йен толкнул калитку и двинулся к дому. – Вас занесло далековато от родины. Впрочем, буду вполне честен, я назвался именем, дающим возможность понять, что я маркиз и происхожу из Иньесы, но я на самом деле вовсе не помню, где родился и кто мои предки. Это не мешает мне жить, даже добавляет свободы. И я здесь, чтобы многое изменить в вашей жизни. Это не затронет вашу честь, обещаю.

– Я тот самый изгнанный из дома наследник семьи Ин Дюр, все верно. Но ваши слова настораживают, – Бертран нахмурился и явно передумал звать гостя в дом.

– В здешнем княжестве сейчас насторожены все, разве нет? Вы слышали, что под стенами города лагерем встало войско, половина его – столичная гвардия, половина – храмовые рыцари ордена Равноденствия. Бешеные псы короля вот-вот будут спущены с цепи. В одну из ближайших ночей они ворвутся в город, и там, а вскорости и по всему княжеству тоже, запахнет кровью и гарью. Пострадают в первую же ночь многие, но лишь с одной целью: в неразберихе смерть епископа Тильмана будет смотреться вполне случайной, – Йен облокотился на хлипкий заборчик и продолжил говорить быстро и тихо, глядя на Бертрана прямо, не мигая. – Его смерть неизбежна, еще, полагаю, будут убраны пять-семь достойных и очень важных для княжества людей. Ведь в дальнейшем земли разделят, орден получит треть, это я знаю точно. Ваш огородик, кстати уж, именно на новой орденской земле. Так что остаться в стороне не получится.

– Вы заранее во всем уверены, маркиз, – неприятно удивился Бертран.

– Я обдумал пять способов убедить вас спасти княжество, а с ним заодно – себя и свою семью, – Йен говорил теперь громче и ровнее. – Честь, выгода, долг, принуждение.

– Четыре. А пятый? – Бертран прищурился.

– Правда. Я сразу перешел к пятому способу, он крайний и для большинства людей не годится. Но вы особенный, потому я желаю быть искренним и надеюсь, что вы оцените. Вот мое предложение. С княжеством будет все в порядке, если вы соизволите молчать до того момента, когда я скажу вам «рыцарь Бертран, наше дело завершено». И еще, – Йен поднял руку, запрещая себя перебивать. – Я прошу и требую, чтобы вы приняли в семью одного ребенка. Я знаю, что ваш сын умер. Этот мальчик сирота, я ищу для него дом, где понимают, что такое честь. Вы ставите честь выше золота и славы. В общем, вы подходите.

– Более странного разговора нельзя и представить, – медленно выговорил Бертран, глядя то на Йена, то на Ворона. – Пока я плохо понимаю сказанное вами, я не так быстр в суждениях, как вы, возможно, предполагаете. Расскажите больше о мальчике. Кажется, он увяз в вашем деле так же, как и я, против воли.

– Отчасти. Что сказать о Нильсе? Не думаю, что он имеет знатное происхождение, вдруг подобное вам важно? Далее – воспитание. Я выкупил его у нищих в порту. Голод, побои и унижения – вот его прошлое. Он никому не верит. Приворовывает, особенно часто – еду. Что еще?

– Ругается, как грузчик, – подсказал Ворон. – Кусается, когда испуган. Спит на полу или под кроватью. Мороки с ним много, дальше и не хочу перечислять.

– Да уж, – Йен смутился. – Неудобного сына я вам навязываю. Но мальчику нужен дом, чтобы он стал… просто ребенком.

– Разве у меня есть дом? Судя по вашим словам, я вот-вот окажусь вышвырнут с этого клока земли, – ровным тоном предположил Бертран. – У вас есть еще условия? Вы, маркиз, впечатляете своей бесцеремонностью.

– Доверьте Нильсу ведение всех денежных дел. Не теперь, он сперва должен очнуться от страха и привыкнуть жить, а не прятаться. И, конечно, он должен много и усердно учиться.

– Денежных дел? – Бертран расхохотался. – Да уж, шутка хороша! Особенно после сказанного о моем наделе… Но с этим я охотно соглашусь! Нет денег – нет и дел, я ничем не рискую. – Хозяин лачуги провел здоровой рукой по лицу, стер улыбку. – Мальчика приму, хотя прокормить едва ли смогу. Но даже так – забираю. Да, я похоронил сына. Жена не встает, дочь кашляет… скоро кормить станет некого. И тогда… жить незачем.