Король Сигизмунд III находился в явном затруднении. Польский секретарь русского государя пытался убедить его в том, что Дмитрий Иванович «государство свое удержал вскоре» и что его «уже боятца и добре любят». Русский же гонец Иван Безобразов тайно передавал совсем другое. Об этой дополнительной миссии Безобразова, в присутствии которого Ян Бучинский защищал царя Дмитрия Ивановича, рассказал в своих записках гетман Станислав Жолкевский. Оказалось, что гонец имел доверительное поручение от бояр Шуйских и Голицыных к литовскому канцлеру Льву Сапеге, «что они думают, каким бы образом свергнуть его (самозванца. — В. К.), желая уж лучше вести дело так, чтобы в этом государстве царствовал королевич Владислав»86.

Известие гетмана Жолкевского уникально и не имеет подтверждения в других источниках. Он сам позднее немало сделал для приведения жителей Московского государства к присяге королевичу Владиславу, заключив соответствующий договор об этом с Боярской думой в августе 1610 года. В момент избрания на русский престол королевичу Владиславу было лишь пятнадцать лет, и его отец, Сигизмунд III, побоялся отпустить сына в Россию (хотя, как известно, главной причиной было желание польского короля самому владеть русским престолом). Тем менее шансов было у пропольской партии в Боярской думе, когда они предлагали сменить Лжедмитрия десятилетним королевичем. Видя участие во всем этом деле князя Василия Шуйского — будущего главы заговора против царя Дмитрия, можно лишь предположить, что короля Сигизмунда III пытались успокоить тем, что после свержения его ставленника в России для союза с Речью Посполитой могут настать еще более благоприятные времена.

Таким образом, императорские мечты Дмитрия оставались только его собственными мечтами. За полгода своего правления в Москве он успешно растерял поддержку пришедшего с ним рыцарства, своими неуемными претензиями раздражил короля и сенат Речи Посполитой. Да и в Боярской думе у царя Дмитрия Ивановича оказались весьма влиятельные враги, не желавшие безропотно во всем следовать царю, ими же самими посаженному на престол.

Царь Дмитрий Иванович легко вмешивался в старые порядки и нарушал традиции. Но он преследовал прежде всего собственные интересы. Когда ему не удалось сыграть свадьбу с Мариной Мнишек до наступления Великого поста, царь нашел повод повеселиться и женил князя Федора Ивановича Мстиславского. В том, что это был политический брак, просчитанный самим царем Дмитрием, убеждает выбор невесты — близкой родственницы царской «матери» из рода Нагих. Должна была решиться и холостяцкая судьба боярина князя Василия Ивановича Шуйского, свадьба которого была назначена после венчания на царство Марины Мнишек.

Потом в «Чине венчания» мы увидим, что княгине Мстиславской отводилась почетная роль вести невесту к обручению «под ручку» вместе с ее отцом воеводой Юрием Мнишком. Если бы это делала другая боярыня, тогда появилось бы основание для местнической ссоры. Так одним решением царь Дмитрий Иванович создавал себе славу правителя, жалующего своих бояр, и решал важную проблему свадебной церемонии.

Начальник его охраны капитан Жак Маржерет писал об этом интересе Дмитрия к матримониальным делам членов Боярской думы: «Он разрешил жениться всем тем, кто при Борисе не смел жениться: так, Мстиславский женился на двоюродной сестре матери указанного императора Димитрия, который два дня подряд присутствовал на свадьбе. Василий Шуйский, будучи снова призван [из ссылки] и в столь же великой милости, как прежде, посватался уже к одной из этого же дома, его свадьба должна была праздноваться через месяц после свадьбы императора. Словом, только и слышно было о свадьбах и радости ко всеобщему удовольствию, ибо он давал им понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем»87.

Тем досаднее для Дмитрия становились доходившие слухи о заговорах. Великим постом 1606 года, когда случился малый стрелецкий бунт, царь Дмитрий Иванович поставил точку в долгой истории другого царя — Симеона Бекбулатовича. Поначалу он был нужен Дмитрию как еще один свидетель обвинений против Бориса Годунова. И Симеон оправдал ожидания, рассказав о том, как он ослеп, выпив чашу, присланную царем Борисом. Симеона Бекбулатовича с особой пышностью встречали в Москве. Ему навстречу высылали бояр и окольничих, а запись об этом событии внесли в разрядные книги. Однако впоследствии бедному старику что-то такое наговорили и он, по словам автора «Нового летописца», «начат многим людям говорити, чтоб не предали православные християнские веры в латынство», что очевидно для всех имело в виду недостаточное православие царя Дмитрия Ивановича.

Очевидно, что Симеон Бекбулатович по-прежнему признавался одним из возможных претендентов на русский престол, а потому представлял угрозу для самозванца. В. И. Ульяновский уверен, что за спиной царя Симеона стоял заговор митрополита Ростовского и Ярославского Филарета Романова88. Но это всего лишь версия, одних известий о властолюбии митрополита Филарета для ее обоснования недостаточно.

Пострижение царя Симеона в Кирилло-Белозерском монастыре было опалой, но опалой мягкой. Царь Дмитрий своим указом 29 марта 1606 года направлял Симеона Бекбулатовича в сопровождении приставов в монастырь и просил игумена Кирилло-Белозерской обители, чтобы он «царя Симеона постриг со всем собором честно». 3 апреля Симеон прибыл в монастырь в сопровождении приставов. В тот же день был совершен необходимый обряд «и дано ему имя во иноцех Стефан». В монастыре инок Стефан находился в привилегированном положении, так же как раньше «покоили» другого знатного старца и его тестя — Иону Мстиславского, бывшего боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, отправленного в опалу и постриженного в Кирилло-Белозерском монастыре в 1585 году89.

Каковы бы ни были мотивы пострижения царя Симеона Бекбулатовича, устранение даже гипотетических претендентов на власть было важным шагом в преддверии все той же коронации Марины Мнишек и будущего крымского похода, в который собирался отправиться царь Дмитрий Иванович.

Если бы Марины Мнишек не было в истории царя Дмитрия Ивановича, ее стоило придумать. Даже без появления польской шляхтенки сюжет с возникновением из небытия московского царевича затмевал иные подвиги мифических героев. Сначала осуществился смелый поход одиночки, к ногам которого упал великий колосс Московского царства. Потом состоялся приезд свадебного поезда Марины Мнишек из Речи Посполитой. Для многих только эти события тогда и запомнились, определив отношение ко времени правления самозваного царя Дмитрия. Одиннадцать месяцев, отпущенных ему на русском престоле, казались досадным перерывом традиции истинных, «национальных» государей. «Прирожденность» Дмитрия, бывшая самым главным аргументом для его восшествия на царство, со временем стала казаться блефом. Женитьба самозванца на «девке-иноземке» чужой веры, кажется, дала лучший повод для его обличения. Но не все было так просто в этой истории.

Превращение Марины Мнишек в русскую царицу и даже императрицу Марию Юрьевну, венчанную по всем канонам в Успенском соборе Кремля, только начиналось. Естественно, что в жизни юной дочери Мнишков не могло все произойти в одну минуту. Сама она пока не выбирала свой путь, за нее это делали другие. У нее не было сомнений в том, что она шла по великой дороге прославления своего рода. Марина Мнишек была готова послужить как оставляемой родине, так и Московскому государству. Ее благословил на это король Сигизмунд III, она была ободряема самим папой Павлом V. В ее великой будущности не сомневались канцлер Лев Сапега и многие другие сановники Речи Посполитой. «Московская царица» Марина Мнишек расписывалась в книге почетных гостей Краковской академии сразу вслед за королями и королевами Речи Посполитой. Этим невозможно было шутить. Все, что с нею происходило, хотя и выглядело невероятным, но было освящено законом. По отношению к ней, начиная с заключения брака в Кракове в ноябре 1605 года, уже соблюдался дипломатический и придворный церемониал, подобающий русской царице.