Высокой синергией обладают те общества, где социальные институты ориентированы на преодоление противоположности между эгоизмом и бескорыстием, между собственной выгодой и альтруизмом, где человек, думающий о себе одном, неизбежно получает вознаграждение. В обществе с высокой синергией добродетель вознаграждается.

Я хотел бы рассмотреть некоторые проявления и аспекты высокой и низкой синергии. Я использую свои заметки двадцатипятилетней давности и должен извиниться за то, что не помню точно, какие мысли принадлежат Рут Бенедикт, а какие мне самому. Я уже многие годы пользуюсь концепцией синергии, и произошло своего рода их слияние.

Высокая и низкая синергия в примитивных обществах.

"Сифонный" и "вороночный" механизмы распределения богатства. В отношении экономических институтов Р. Бенедикт обнаружила, что внешние, поверхностные, очевидные обстоятельства (является ли общество богатым или бедным и т. п.) не имеют значения. Существенно, что общества уверенные, с высокой синергией обладают тем, что она назвала "сифонной" системой распределения богатства, в то время как культуры неуверенные, с низкой синергией — так называемыми "вороночными" механизмами распределения. Я могу охарактеризовать последние очень коротко, метафорически: это социальные установления, гарантирующие, что богатство притягивает богатство, что "кому дано, у того не убудет", что бедные становятся беднее, а богатые — богаче. Напротив, в уверенных, высокосинергичных обществах богатство имеет тенденцию к распространению, растеканию с высоких мест на низкие. Оно так или иначе переходит от богатых к бедным, а не наоборот.

Примером сифонного механизма может служить "раздача", которую я наблюдал во время церемонии "солнечной пляски" у индейцев племени черноногих (норсерн блэкфут). Жители всех вигвамов собрались в большой круг. Богатые люди племени (т. е. те, кто упорно трудился и много накопил) разложили горы одеял, продовольствия, всевозможные узлы, а то и весьма любопытные вещи — ящики пепси-колы, как я помню. Все, что человек смог накопить за год, было выставлено.

Вспоминаю одного мужчину. Он важно выступал, по обычаю равнинных индейцев, и, как мы бы сказали, хвастался своими достижениями: "Все вы знаете, что я сделал то-то и то-то. Все вы знаете, какой я умный, какой я запасливый, какой я хороший фермер и как много добра я благодаря этому накопил". И затем, производя достойные лорда жесты, исполненные гордости, но никого не унижающие, он раздал гору добра вдовам, детям-сиротам, слепым и больным. К концу церемонии солнечной пляски он лишился всего своего богатства и не владел уже ничем, кроме одежды, которая была на нем. Он синергичным образом (я не могу сказать "эгоистично" или "альтруистично", поскольку противоположность этих позиций явно была преодолена) отказался от всего, что имел, но при этом продемонстрировал, какой он замечательный человек, способный, умный, сильный, трудолюбивый, щедрый — и потому богатый.

Помню свое смущение, когда, попытавшись выяснить, кто в этом обществе самый богатый человек, я обнаружил, что у "богача" ничего нет. Когда я спросил белого секретаря резервации, кто самый богатый человек в племени, он назвал того, кого не упомянул ни один из индейцев; это был человек, имевший наибольшую сумму на своем счете, больше всего скота и лошадей. Когда я вновь обратился к своим индейским информаторам и спросил их об этом человеке, Джимми Мак-Хью, обо всех его лошадях, они лишь презрительно пожали плечами. "Он держится за это", — сказали они, и, следовательно, они не допускают даже мысли о том, что его можно считать богатым. А вот Седой Вождь был "богат", хотя не владел ничем. Каким же образом вознаграждалась добродетель? Люди, проявлявшие очевидную щедрость, были самыми почитаемыми, самыми уважаемыми и самыми любимыми людьми в племени. Это были люди, приносившие племени пользу, те, кем стоило гордиться, кто согревал сердца.

Выразим это иначе. Если бы этот щедрый человек, Седой Вождь, открыл золотое месторождение или наткнулся бы на кучу всякого добра, то благодаря его щедрости любой в племени был бы счастлив. Если же он не был бы щедр, как это столь часто бывает в нашем обществе, то действовала бы та же тенденция, что и у наших друзей, внезапно приобретших большое состояние; похоже, что оно настраивает их против нас. В подобных ситуациях наши институты поощряют развитие ревности, зависти, обиды, дистанцирования и в конечном итоге создают реальную вероятность вражды.

Раздача описанного типа — это одна из упомянутых Рут Бенедикт сифонных систем распределения богатства. Другой такой системой служит ритуальное гостеприимство, принятое во многих племенах, где к человеку, прослывшему богатым, немедленно стекаются все его родственники, и он берет на себя заботу о них. К сифонным механизмам Р. Бенедикт относила также щедрость, отношения взаимности, сотрудничества в дележе пищи и т. д. В нашем обществе, как я полагаю, шкала налогов на доходы и собственность служит примером сифонного механизма. По идее, если богач становится вдвое богаче, то это хорошо для меня и вас, потому что соответствующим образом вырастает общее достояние. Будем надеяться, что оно пойдет на общее благо.

Что касается вороночных механизмов, то примером их служат непомерная арендная плата, ростовщический процент (в отношении его у нас нет сравнительных данных; насколько я помню, в племени квакиутл ставка составляла 1200% в год), рабский и принудительный труд, эксплуатация труда, сверхприбыль, большее налогообложение бедных по сравнению с богатыми и т. п.

Я думаю, вы улавливаете точку зрения Р. Бенедикт по поводу смысла, эффекта, атмосферы социальных институтов. Отдавать свои деньги — бессмысленный акт, если рассматривается только его внешнее выражение. Я думаю, этот подход правилен и на психологическом уровне. Очень многие психологи не учитывают, что поведение столь же часто является защитой от психической реальности, как и прямым ее выражением. Оно служит тому, чтобы скрывать мотивы и эмоции, намерения и цели, а не только тому, чтобы открывать их, и поэтому не должно оцениваться по своим внешним признакам.

Использование или владение. Рассмотрим соотношение между владением некоторой собственностью и ее фактическим использованием. Мой переводчик хорошо говорил по-английски, в свое время посещал канадские школы, даже учился в колледже и потому был богат, поскольку в племени этого типа интеллект очень тесно коррелировал с богатством, даже в нашем понимании. У него одного в племени был свой автомобиль. Мы находились вместе большую часть времени, так что я мог убедиться, что он едва ли когда-либо пользовался своим автомобилем. Люди подходили к нему и спрашивали: "Тедди, как насчет ключей от твоей машины?". И он давал ключи. Насколько я мог судить, владение машиной означало для него платить за бензин, латать шины, приходить на помощь людям в центральной части резервации, не знавшим, как обращаться с автомобилем, и т. п. Машина принадлежала любому, кто нуждался в ней и мог обратиться к Тедди с просьбой. Разумеется, тот факт, что он был единственным владельцем автомобиля в племени, являлся источником гордости, удовольствия и удовлетворения и не возбуждал к нему зависти, злобы или вражды. Другие были рады, что у него есть машина, и были бы рады, если бы машины были у пятерых, а не у одного.