Председатель. – Но вы не изволили ответить на мой вопрос, который заключается в том, почему историографу нужно было присутствовать и писать историю только во время поездок?

Дубенский. – Дело в том, что государь в то время не был главнокомандующим. Книга называется «Его величество в действующей армии», и было строго указано отнюдь не касаться верховного главнокомандования, а только пребывания государя в войсках. Так что, когда государь возвращался сюда, моя деятельность прекращалась, и то, что делалось в Царском Селе, что делалось в Петрограде, меня совершенно не касалось. Вам это ясно или нет?

Председатель. – Да, это несколько яснее теперь. Таким образом, вы не должны были описывать войну, а должны были описывать только поездки бывшего императора?

Дубенский. – Все, что касается войны, меня очень интересовало и интересует, но это все вычеркивалось совершенно. Например, в самом начале, когда были у нас успехи в Восточной Пруссии, я сказал, что успехи в Восточной Пруссии потому не развились, что их своевременно не поддержали, но тогда мне заявили: «Это будущий историограф опишет, а вы должны написать только, что государь приехал и уехал». Сказать можно было только, что в это время дела наши в Пруссии шли успешно, общего описания мне не разрешалось. По этому поводу я много спорил, так как книга выходила очень сухая, нельзя было касаться ничего, кроме фактической стороны. Это было даже не историческое описание, а более широкий камер-фурьерский журнал.

Председатель. – Теперь это совершенно ясно. Скажите, а те деньги, которые вы получали в главном управлении по делам печати, находились в связи с этим делом?

Дубенский. – Ни в малейшей связи. Деньги эти, как вы изволите знать, крайне небольшие, шли на возмещение расходов по очень дешевой, издаваемой мною газете «Русское Чтение».

Председатель. – Что это была за газета?

Дубенский, – Это была газета народная. Сначала она выходила два раза в неделю. Издана она была по моему личному почину и на мои личные деньги. До первой революции я ни копейки не получал и не хотел получать, а после революции, когда вместо 60 тысяч подписчиков, осталось 20 тысяч, мне выдавали сущие гроши. После революции у меня тираж пал совершенно.

Председатель. – У вас тираж пал, но субсидии эти продолжали вам выдавать, и за последние годы они увеличились?

Дубенский. – Да, за последние два года.

Председатель. – Позвольте проверить точность цифр: в 1913 году вы получили 4 тысячи, в 1914 году – 9 тысяч, в 1915 – 12 тысяч, в 1916 – 30 тысяч? Чем объясняется рост этих выдач?

Дубенский. – Я большое количество газеты посылал в армию и, затем, вследствие непомерного вздорожания всего. Сначала газету можно было издавать, имея некоторую даже пользу, и она стоила 2 руб. 50 коп.

Председатель. – За 2 руб. 50 коп. можно было получать газету два раза в неделю?

Дубенский. – Да. Потом цена газеты стала повышаться, и она стоила 2 руб. 90 коп., потом 3 руб. Все это такие мелкие цифры, которые не давали возможности вести газету, но я ее держал, что у меня в это время был контракт с Метцелем, который давал мне в год за объявления до 30 тысяч. Тогда субсидии почти не нужно было, но когда началась война, и когда объявления все рухнули, то чтобы поддержать газету, мне дали субсидию. Позвольте вам сказать, что моя газета была, конечно, правая, но беспартийная.

Председатель. – Но она была политическая газета?

Дубенский. – Разрешите для окраски сказать, что я Глинкой-Янчевским{194} и другими крайними правыми обвинялся в том, что я издаю газету на финляндские деньги, и я его привлек к суду.

Председатель. – И что же, суд его обвинил?

Дубенский. – Да, но потом я его простил.

Председатель. – Вы давали какой-нибудь отчет в расходовании этих сумм?

Дубенский. – Нет, не давал.

Председатель. – Как же вы смотрели, почему вам даются эти деньги, почему государству нужно поддерживать «Русское Чтение»? Как вы это объясняли?

Дубенский. – Объяснял я тем, что к газете хорошо относились, в особенности мои подписчики.

Председатель. – Их было у вас много?

Дубенский. – Главным образом, у меня были крестьяне; высший мой подписчик, можно сказать, был сельский священник.

Председатель. – Теперь эта газета не издается?

Дубенский. – Да, она временно прекращена, потому что теперь невозможно издавать, нет бумаги.

Председатель. – Вы начали ответ на мой вопрос о том, почему вам выдавались деньги?

Дубенский. – Только потому, что газету совершенно невозможно было без этого издавать. До войны, когда были объявления, можно было издавать. Меня это дело интересовало, я находил, что народу нужно говорить, и все время говорил, главным образом, о необходимости просвещения, но по возможности не касался борьбы партий. Меня обвинял в кадетстве тот же Глинка. Произошло это вот почему. Помните, было предположение, что газета «Речь»{195} издается на финляндские деньги? Печатались и моя газета и «Речь», обе в типографии «Слова».

Председатель. – Разрешите вас просить в эту сторону не уклоняться, это нас очень далеко заведет. Так что вы были до такой степени беспартийны, что вас упрекали в кадетстве. Но позвольте вас спросить, ведь и другим издателям было тоже тяжело, почему же на вас пал такой счастливый жребий? Вы обращались к кому-нибудь с ходатайством, выхлопатывали себе эти деньги?

Дубенский. – Я обращался с ходатайством в главное управление по делам печати. Единственно, что я могу сказать, это – что у меня довольно много серьезных сочинений, например: «История России», «Картины Родины», «История Русского Солдата». Это большие сочинения; поэтому я всегда котировался среди лиц. Я никогда не был крайним, хотя я не хочу себя обелять. Одним словом, я считал, что необходимо народу говорить именно о просвещении.