Харитонов отдал ему лопату и, подходя к краю тендера, бросил взгляд на красный лозунг, полукругом выведенный на внешней стенке пушечной башни.

«Если враг не сдается – его убивают!» – прочитал Харитонов и согласился с этими словами.

Потом нырнул в открытый люк бронеплощадки.

– Ай да негра! – хохотнул Петр, глядя на Василия. – На, оботрись тряпкой. Воду надо беречь.

Харитонов провел по лицу тряпкой и тут же уловил запах машинного масла.

– Теперь садись, тут поработаем! – сказал Петр. – Вишь, мы уже пять ящиков обтерли, а еще во сколько! – Он показал на выкрашенные в грязно-зеленый цвет деревянные коробки.

Харитонов сел на ящики и занялся делом. Петр подавал ему грязные снаряды, а он обтирал их промасленной тряпкой, стараясь содрать пятна затвердевшего масла, и потом передавал другому матросу, снова укладывавшему снаряды в ящик.

– А што… Петь кажет, ты взорвать все могешь?! – спросил, прищурившись, другой матрос.

Харитонов поднял голову.

– Должно быть, могу, – сказал он довольно твердо.

– И што, все вот враз бах – и нет?! – допытывался матрос.

– Ну да… – подтвердил Василий.

– А че ж ты раньше не взорвал?! – медленно, будто вслух размышляя, спросил матрос.

– Да раньше вроде нечего взрывать было. Тайгою шел…

– А коли взорвешь, то и крейсер бахнет?

Харитонов задумался. К крейсеру он чувствовал уважение, и не хотелось, чтобы он взрывался, но для этого необходимо было умное пояснение, и Харитонов до него домыслился.

– Нет, – сказал он решительно. – Крейсер останется. Все, что в небе или на воде, – останется. Это только земля взорвется…

– Тогда эт хорошо! – одобрительно закивал головой матрос. – Хороший взрыв. Такой нужон!

Разговор, исчерпав себя, затих.

Начинало темнеть. Петр достал свечу, вставил ее в позеленевшую гильзу от снаряда небольшого калибра и зажег. Посветлело, но стены теперь были не видны.

– Ну хватит! – остановил работающих Петр. – Завтра дочистим. Теперь надо вахты организовать. Один на вахте, двое спят. Потом смена.

– Я первый! – поспешил заявить второй матрос.

– Хорошо, – ответил Петр. – Кошкодайло первый, потом я, потом Федор, а уж после – ты!

– Ну, тогда я заступаю, – Кошкодайло поднялся на ноги и полез в башню.

– Давай, спи, пока не разбудят! – обернувшись к Харитонову, сказал Петр.

Василий порыскал взглядом по полу, выискивая место для ночлега, но всюду были ящики.

– Лапотник! – сказал Петр. – Возьми, выложи себе из ящиков койку, и никакой вал тебя не разбудит!

Следуя совету, Харитонов выложил пять ящиков по ширине в ряд и, положив вещмешок вместо подушки, улегся. Заснул сразу, необычайно быстро привыкнув к грохоту.

Петр задул свечу и вскоре захрапел где-то рядом.

Федор лениво и словно нехотя совал лопаты с углем в топку, а в кабине паровоза, прислонившись к холодной железной стенке, стоял в полудреме Михалыч, видевший в приоткрытые глаза и разрезаемую на ходу бронепоездом темень, и туман какого-то сна, пытающегося подступиться к уставшему сознанию машиниста.

Мелкими были небесные звезды в темноте этой ночи, а луна, царствовавшая среди них, имела форму до крайности необычную. Была она даже не половинкой, а какой-то четвертинкой, вырезанной из округлой головы сыра. И дырки на ней виднелись такие же, как на обычном ОРСовском сыре, и если смотрели сейчас откуда-нибудь на эту луну ребятишки, то наверняка горели они желанием потыкать тоненькими пальчиками своих рук в эти дырки и проверить, а не спрятано ли там что-нибудь особенное.

Темнота от света, порождаемого звездами и луной, становилась более сочной и здесь, на земле, где свет этот казался далеким, принадлежащим чужим мирам; она сгущалась и плотно заполняла собою все выемки и пространства, свободные от предметов и природной плоти.

И летел, грохоча, по покрытым темнотою рельсам тяжелый бронепоезд, и никто из обитателей его не видел и не мог видеть простиравшейся пред ним дороги, и не мог знать, куда ведет эта дорога.

– Браток! Твоя вахта! – услышал сквозь сон Харитонов чьи-то слова, будто не произнесенные, а вложенные в ухо.

Открыл глаза, сел, ничего не различая в темноте.

– После вахты на тендер пойдешь, уголь покидаешь, – сказал тот же голос.

– А что на вахте делать? – сонно спросил Василий.

– А ничего. Стоишь в башне и смотришь в смотровые щели. Если все кругом темно – порядок, а если какой свет или што еще подозрительное – полундра.

Харитонов кивнул. Глаза его уже научились просеивать темноту и отличать погруженные в нее предметы. И все-таки путь к башне проделал он на ощупь. На ощупь нашел и ступеньки трапа, по которым поднялся и оказался на узенькой площадке, где с трудом мог разместиться только один человек. Рядом почти упирался ему в живот казенник пушки, а на уровне глаз в башне были проделаны смотровые щели. Темнота, видневшаяся в них, была более глубокая, придавленная к земле тускло горящими звездами и луной. Звезды и луна тоже были видны, и Харитонов, приблизив лицо к одной из щелей, долго смотрел на них. Было в их свечении что-то великое и спокойное.

Долго смотрел Харитонов вверх, но вдруг в темноту этой ночи ворвался еще какой-то свет, и, обожженные им, заболели глаза вахтенного. Отпрянул он от щели, но свет этот проник внутрь, осветив противоположную внутреннюю стенку башни.

– Полундра! – сдавленно крикнул Харитонов и не услышал в грохоте идущего бронепоезда свой голос.

Но его услышали.

– Спрыгни пока! – крикнул матрос снизу, и Харитонов послушно спустился.

Из дальнего угла бронеплощадки к башне подскочил еще один матрос.

– Вали на тендер, замени Петю!

Выбравшись на тендер, Харитонов остановился и закрыл ладонью глаза. Все вокруг было ярко-желтым, даже лежащий под ногами уголь.

– Чего стал?! – закричал на него Петр. – Бери лопату и гати что есть силы!

Прищурясь, Харитонов подошел, взял лопату и, стараясь почти не открывать глаза, заработал.

И тут услышал, как к грохоту поезда добавилось что-то еще. Звонкие металлические удары, от которых непомерная тяжесть надавила на барабанные перепонки. Оглянувшись, увидел огненный сгусток, вырвавшийся с шумом из жерла башенной пушки, и тут же эхом прозвучал недалекий взрыв. Взрыв прозвучал как раз с той стороны, куда Харитонов не мог посмотреть, откуда и бил этот слепящий желтый свет. Пригнув голову, он еще отчаяннее заработал лопатой. Взрывы звучали один за другим, и продолжалось это долго, пока вдруг не стало темнеть и желтый свет постепенно ушел куда-то, уступив место темноте. И вместе с желтым светом покинули Харитонова силы, присел он на уголь, опустив голову на колени. Закрыл глаза. И принял грохот идущего бронепоезда за тишину.