– Надеюсь, ты простишь меня. – Мастер Константинополя низко поклонился, двинулся к занавеске, оглянулся. – Не связывайся с моими детьми, Шехерезада, – сказал он, и Эшеру показалось, что на него смотрит гигантский муравей из своей янтарной тюрьмы. – Это неблагоразумно. Не доверяй им. Они много чего тебе наобещают удачный побег, безопасность, даже поцелуй, дарующий вечную жизнь. Но это ложь. Они все предатели. Они завидуют друг другу, завидуют власти, которой кто-то из них якобы владеет, а больше всего они завидуют мне. Но Мастер этого города – я. И города, и всего, что в нем есть. – Бей поднял свое серебряное оружие, отсветы жаровни скользнули по лезвию. – А менее всего интересуйся Эрнчестером. Ничего, кроме смерти, это тебе не принесет.

Когда он вышел, Эшер вновь распростерся на мраморном столе, с наслаждением огладив повязку на ребрах, только что смененную Мустафой. Ножевая рана заживала быстро. И пока банщик разминал ему мышцы и выворачивал суставы, Эшер вытянул правую руку и принялся рассматривать ее в тусклом красном свете.

От кисти и почти до локтя тянулись страшные шрамы, оставленные парижскими вампирами. Рядом чернели свежие синяки – следы пальцев, ухвативших его сегодня в темноте. Он поправил повязку на боку и; вытянув вперед еще и левую руку, сравнил темные отпечатки с собственной пятерней.

Его рука была меньше.

У Эрнчестера, как помнится, ручки и вовсе маленькие.

Выводок Бея вернулся за Джеймсом тогда довольно быстро. Ему вновь завязали глаза и повели в Дом Олеандров, то и дело затемняя сознание, так что в себя он пришел лишь в восьмиугольном византийском зале возле покоев самого Бея.

В прошлый раз, когда возвращались с кладбища, Зардалу, надо полагать, допустил серьезную ошибку, позволив Эшеру хотя бы отчасти запомнить дорогу.

Доставив его в Дом Олеандров, Зардалу и другие немедленно отправились на охоту и, надо полагать, вернутся еще не скоро. После бани Эшер надел чистое льняное белье, затем – ношеные серые брюки, жилет из красной шерсти, а поверх всего – старое мешковатое пальто, пошитое явно в самом Стамбуле. Джеймс шел по коридорам к себе в комнату, а по пятам за ним бесшумно следовал Саид. Маршрут этот был уже изучен Эшером. Знал он теперь и то, как именно соединяется этот маленький дворец, принадлежавший когда-то некому византийскому принцу, с несколькими караван-сараями.

Проходя через двор и через зал, Эшер обратил внимание, что медных ламп в нишах поприбавилось.

Миканик. Пришел повидаться с Бессмертным Господином.

Что-то, видимо, связанное с таинственными опытами и с этой странной усыпальницей под домом, пахнущей бензином и аммиаком.

Часов в Доме Олеандров не водилось, ориентироваться во времени после наступления темноты было довольно трудно. Эшер чувствовал, что дело близится к часу ночи. Саид запер узника на ключ – и отбыл. Предположительно еще два часа птенцы будут охотиться.

«А менее всего интересуйся Эрнчестером», – сказал Бей. Сам же поддерживает отношения с Кароли.

Если не считать сухого бассейна в центре, пол в длинном помещении был покрыт замшелыми коврами в четыре слоя. Под четвертым слоем таилась сделанная Эшером отмычка.

Теперь он ее извлек.

Бронзовый подсвечник, который он держал открыто – позади небольшой стопки книг, – сослужил Джеймсу еще одну службу: у него теперь было припасено несколько запасных свечей. Эшер сунул их в карман пальто и занялся замком. Когда-то это устройство считалось одним из самых надежных. Каких-нибудь сто лет назад.

Спустившись по лестнице во двор, Джеймс услышал грозный рык Олюмсиз-бея и, вздрогнув, остановился, прислушался.

– Прошло три недели, ты, слюна собаки шайтана! – гремел Мастер Константинополя. – Пять дней как поломалось – и еще ни слова от этого человека! Говорю тебе, что дальше тянуть нельзя!

– Спокойнее, мсье… – последовал сдавленный нервный ответ. – Этот человек вернется в среду. До среды не так уж и далеко…

Эшер сознавал, что гнев Олюмсиз-бея мог быть вызван лишь очень важными причинами, но, с другой стороны, если его обнаружат здесь с отмычкой и свечами в кармане, можно заранее считать себя покойником. Все инстинкты Джеймса требовали остаться, но по крайней мере, крича на инженера (думал он, бесшумно скользя мимо арки), Бей вряд ли станет прислушиваться к шагам во дворе…

Кто бы мог представить, что Мастер Константинополя способен так выйти из себя!

Смешение архитектурных стилей ошеломляло. Дом Олеандров состоял как минимум из пяти древних строений, слившихся в единый лабиринт темных комнат и переходов, но водопроводные трубы редко подвергаются перестройке. Единственный надежный ориентир.

«Мы слышим шаги рабочих… – сказал тогда Зардалу. – Мы чувствуем запах нафты и алкоголя…»

Эшер вспомнил насыщенный аммиаком воздух усыпальницы. Комната с деревянным полом, левее – двор с травой между похожих на ядра камней. И два лестничных пролета…

Ощупывая отмычку в кармане, он двигался, подобно призраку, сквозь Дом Олеандров.

Язычок пламени бросал отсветы на обитые китайским шелком стены комнат:, обозначал тусклую бронзу под сводами арок. Пройдя сквозь восьмиугольное помещение, выложенное от пола до потолка красными изразцами (из мебели там был один только черно-белый столик для кофе), Эшер очутился в заросшем олеандрами дворике, где среди темных кустов смутно белела какая-то статуя.

Наконец он обнаружил искомую комнату с проседающим под ногой дощатым полом. Она оказалась маленькой, облицованной желто-голубой плиткой. Затем – снова двор, длинный и узкий.

Луна еще не взошла. В окнах двух низких зданий, стиснувших двор, – ни огонька. Судя по тяжелым округлым аркам и толстым желобчатым колоннам, возведены они были еще римлянами. За дальней стенкой дворика на фоне ночного неба прорисовывался купол еще одного огромного дворца. А это уже строили турки.

Крыльцо с колоннами – залито чернотой. Неровная мостовая была знакома Эшеру. Чувствуя, что может уже погасить свечку и идти на ощупь, он двинулся налево. Пятнадцать шагов через двор, далее – дверь, пять ступенек – и снова налево. Мрак вокруг был непроглядный. И, возможно, что-то в этом мраке таилось.

«Или,ничего, – сказал он себе. – Одно из двух».

Эшер спустился по ступеням. Если бы он не знал о второй лестнице, он бы решил, что зашел в тупик, поскольку проход к ней таился в одной из сводчатых ниш.

Эта вторая лестница, насколько он помнил, была раза в три длиннее первой. Если он сейчас столкнется на ней с выводком Бея, возвращающимся после ночной охоты, бежать будет некуда.

Усыпальница скорее всего служила тюрьмой или же складом вещей, куда более ценных или опасных, нежели вино. Низкие кирпичные своды заставляли пригнуть голову, справа несколько раз открывались черные отверстые дверные проемы, ведущие в тесные чуланы. Воздух становился все холоднее.

Дастлах. Научная установка. В библиотеке Эшеру попадались научные журналы конца восемнадцатого столетия и трактаты на арабском, написанные в те времена, когда исламский мир еще не уступил Европе первенства в науке. Хотелось бы знать, что нужно Мастеру Константинополя от западных инженеров, если он держит это в тайне даже от собственного выводка и приходит в ярость от малейшей задержки?