– А заодно гвозди, медную проволоку, шурупы, скобы и прочий металл в ассортименте, – кивнул Моржик. – Кстати, хозяйка, ты в курсе, что у тебя под полом какая-то железная жила? Можешь открыть рудник.

– Это фановая канализационная труба, – кивнула я. – При грамотной разработке может дать стране практически неограниченное количество ценного удобрения. Не «центрированного», как у тебя, но зато абсолютно дармового!

Ночные гости дружно рассмеялись.

– Тише! – спохватилась я.

– Морж, а у тебя что за штуковинка была? – сгорая от любопытства, спросила супруга Ирка. – Коробочка такая – с экранчиком и пимпочкой?

– С дисплейчиком и направленным микрофончиком, – важно поправил Моржик. – Это акустический анализатор звука, что-то вроде локатора. Он с большой точностью вычисляет все источники звука, но лишь когда они работают. Музыканты с его помощью выстраивают акустику в залах, и на радио такая вещица тоже есть.

– На радио? – повторила я, остро прищуриваясь.

Мне подумалось, что рановато я отвергла версию о происках Грохотулина!

– А третий аппарат – это гониометр, – не дожидаясь вопроса, пояснил Инкогнито.

Это прозвучало так непонятно, что ни у кого не возникло желания продолжать ликбез.

– Короче, дорогуша, иди-ка ты спать! – постановил Моржик, мягко разворачивая меня к лестнице. – Ничего страшного не происходит, обыкновенная любительская радиопостановка. Она скоро закончится, ведь надоест же когда-нибудь твоим затейникам тумблерами щелкать! А ты пока заткни ушки ватками, чтобы не слышать этот кошачий концерт, да и ложись баиньки. Утро вечера мудренее.

– Ладно, – кротко согласилась я. – Спасибо, что пришли!

– Спасибо, что позвали! – на полном серьезе сказал Инкогнито. – Давненько я так не развлекался!

Они с Моржиком обменялись понимающими взглядами, и я догадалась, что Инкогнито, видимо, тоже уже удалился от секретных дел. И тоже по ним немножко скучает.

– Спокойной ночи! – пожелала мне Ирка. – Не беспокойся, все будет хорошо! Мы с тобой!

Я благодарно улыбнулась подруге, помахала всем ручкой и нехотя поплелась обратно в квартиру, превратившуюся в хоровую студию выходцев из преисподней и ее окрестностей. Как велел мне Моржик, закупорила уши ватными шариками и еще напялила на голову вязаную шапочку. Сразу стало так тихо, так хорошо!

– Спокойной ночи, неугомонные вы мои! – излишне громко сказала я радиопризракам и решительно завалилась спать.

В темно-серой болоньевой куртке с поднятым капюшоном он был похож на снеговика, слепленного из грязного месива c обочины дороги. Вдобавок нос у него был почти так же красен, как традиционная морковка: во-первых, для храбрости он выпил, во-вторых, замерз. Дождь, как заведенный, лил уже часа два, куртка больше не спасала, и дерево, под которым он стоял, давным-давно промокло насквозь.

Со своего наблюдательного поста он видел два из трех окон квартиры: кухонное и гостиной, окно спальни было за углом. Несмотря на поздний час, единственная обитательница квартиры никак не могла угомониться. С откровенным неудовольствием он видел, как в окнах то загорается, то вновь гаснет свет, и недоуменно гадал: чем она там занимается?

Где-то в районе полуночи окна погасли надолго, и он уже сделал пару шагов к подъезду, когда из-за угла деловитой трусцой выбежали четверо – трое мужиков и одна баба. Не задержавшись во дворе, четверка скрылась в подъезде. Поскольку один из мужиков волок довольно большой чемодан, наблюдатель предположил, что к кому-то из жильцов дома в неурочный час нагрянули гости. Нельзя было исключать вероятности того, что припозднившихся визитеров быстренько спровадят обратно, и пришлось подождать дальнейшего развития событий. Это задержало его еще на полчаса. На всякий случай он внимательно оглядывал фасад здания, но все до единого окна оставались темными. Вероятно, гостей встречали в одной из центральных квартир, окна которых выходили на другую сторону.

Он продолжал ждать – и оказался прав: через некоторое время четверо с чемоданом, и в самом деле, организованно покинули дом. Минут двадцать наблюдатель присматривался и прислушивался – дом производил впечатление спящего. Решившись наконец, он выдвинулся из-за древесного ствола, напрямик через клумбу прошел к подъезду и скрылся в нем.

Он ожидал, что в тамбуре будет темно, но ошибся. Свет – бледный и мутный, как общепитовский яблочный компот, – проливала на ступеньки и лестничную площадку засиженная мухами лампочка в сорок ватт. Он поторопился щелкнуть выключателем. Ему совсем не хотелось, чтобы какой-нибудь случайный свидетель, из числа страдающих бессонницей стариков и старушек, увидел его в дверной глазок.

Дверь нужной ему квартиры, разумеется, была заперта, но у него был ключ. Подсветив себе маленьким фонариком, он открыл дверь, проскользнул в неосвещенную прихожую и прикрыл за собой дверь, но запирать на ключ пока не стал – на тот случай, если придется спасаться бегством.

В квартире было тихо. Он осторожно опустил на пол промокший рюкзачок, и завернутые в тряпки инструменты не звякнули. Единственным звуком, доносящимся до его ушей, был ровный шум дождя, капли которого звонко стучали по жестяному подоконнику.

– Спит, – сам себе шепнул он, опуская руку в карман куртки.

Болоньевая ткань громко зашуршала. Он вытащил из кармана маленький аптечный пузырек и пошире развел руки, чтобы не ерзать рукавами по бокам. В этой позе он походил уже не на снеговика, а на огородное чучело, приготовившееся исполнить первые па популярного некогда «танца утят», но его совершенно не волновал собственный внешний вид. Он постоял минуту-другую, привыкая к темноте, а потом осторожно двинулся вперед.

Промокшие ботинки при каждом шаге издавали противный чавкающий звук. Он беззвучно выругался, но остерегся разуваться – по той же самой причине, по которой оставил незапертой входную дверь. Хорош он будет, если придется стремительно драпать в одних носках!

В большой комнате было пусто и жутковато. На окне слабо колыхалась белая занавеска, на которой подергивались ломаные тени кривых древесных ветвей. Он пересек комнату четырьмя большими замедленными шагами и толкнул дверь в спальню.

Она открылась не полностью: что-то мешало. Сунув в щель голову, он увидел диванчик, со всех сторон окруженный баррикадами из предметов мебели, каких-то коробок и узлов. На диванчике, скукожившись под одеялом, громоздилась фигура спящего человека.

Медленно-медленно он шагнул к дивану, склонился над изголовьем и увидел над верхним краем одеяла макушку в плотной шерстяной шапочке. Это его насмешило, он едва не захихикал, но сумел сдержаться. В квартире было не холодно, стало быть, женщина напялила на голову вязаный колпак не ради тепла, а для пущей тишины, способствующей крепкому сну. Это его вполне устраивало: он как раз и собирался обеспечить ей необыкновенно крепкий сон, который после его ухода должен был перейти в вечный.