Я проснулась в полной тишине, какая бывает только в предрассветный час после долгого ночного снегопада, и, не открывая глаз, призадумалась. Даже зимой снег – чрезвычайно редкое явление в наших южных широтах, а сейчас у нас вообще – май на дворе. Какой такой снегопад?

Прояснить ситуацию мог один взгляд в окно, мне достаточно было приподнять голову с подушки, чтобы глянуть поверх диванной спинки, вплотную примыкающей к подоконнику. Я села в постели и, уже поворачивая голову в сторону окна, разлепила ресницы.

И встретилась взглядом со здоровенной поперечно-полосатой ящерицей, поразительно похожей на нашего Мурдава!

Сказать, что я удивилась, – ничего не сказать! Я буквально одеревенела, как будто Мурдавий родич обладал мертвящим взглядом василиска, и плашмя рухнула на подушку. Поскольку голова моя при падении осталась повернутой вправо, а глаза были широко распахнуты, тут же выяснилось, что никакой диванной спинки рядом нет и в помине. Таким образом, ничто не закрывало мне вид на ящера, который оказался ненастоящим – просто цветная фотография на развороте газеты.

Однако облегченно вздыхать было рано, поскольку личность читателя печатного издания оставалась для меня загадкой. Ниже широко развернутой газеты виднелись мужские ноги в джинсах со слегка обтрепанными краями, в серых носках и клетчатых тапочках. Выше – какой-то резиновый пузырь, похожий на бесформенный берет.

Я задумалась по-настоящему. Обычные синие джинсы и серые носки могли принадлежать кому угодно, тапки из шотландки я видела на Моржике, резиновый пузырь – вообще ни на ком и никогда, а газету «Партизанская правда» читают миллионы граждан. Так кто же сидит в кресле?

Вслед за этим вопросом бесконечной нечитаемой чередой, как запущенная на тройной скорости «бегущая строка», в моем сознании засвистели другие вопросы. Откуда взялось чужое кресло и куда подевалась спинка моего дивана? Где окно? И где я сама? И почему я ничего не слышу, даже шелеста переворачиваемых газетных страниц?

Тут я вспомнила, что перед сном закупорила себе уши, и торопливо вынула ватные заглушки. Заодно выяснила, что шапочка, которая являла собой дополнительный рубеж моей акустической защиты, тоже куда-то пропала, и немного огорчилась, потому что головной убор был почти новый, приобретенный в самом конце зимы. Впрочем, в сравнении с пропавшим диваном исчезнувшая шапочка была мелочью, не стоящей внимания.

Я повернула голову влево и увидела… спинку дивана!

– Диван-хамелеон? – пробормотала я, заметив, что обивка мебели радикально поменяла цвет: прежде она была выдержана в бежевых тонах, а стала красной.

– Проснулась? – с шелестом сложив газету, доброжелательно спросил знакомый голос.

Я снова перекатила голову с плеча на плечо и уставилась на улыбающегося Петю Белова.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я. Потом поняла, что вопрос грешит неточностью, и добавила: – Что мы здесь делаем?

Этого тоже было недостаточно, так что я вновь расширила вопрос:

– Где мы?

– А как мы? – на диво ласково спросил меня Петенька. – В смысле, как ты себя чувствуешь? Голова не болит?

Я прислушалась к своим ощущениям. Голова не то чтобы болела… Она пухла от множества теснящихся в мозгу вопросов, как воздушный шар. Мне даже почудилось, что я вот-вот взлечу с дивана! Это заставило меня заглянуть под одеяло, чтобы выяснить, не исчезла ли и моя пижама тоже. Хороша я буду, если воспарю над перекрасившимся диваном голышом, как наполненная гелием резиновая женщина!

Пижама была на месте. Немного успокоенная, я вынырнула из-под одеяла и увидела, как в стене открывается дверь, за которой обнаружился сервировочный столик на колесиках. На нем разновысокими горками громоздились какие-то яства, и что-то дымилось, словно на столике была сооружена действующая модель вулканической гряды. Заинтересовавшись этим явлением, я села в постели. Столик вкатился в комнату, а за ним вошла Ирка.

– Ирусик! – с огромным облегчением воскликнула я. С появлением подруги все встало на свои места, я вмиг узнала и диван, и кресло, и обои на стенах, и – особенно – сервировочный столик. – Ирусик, мы у тебя дома, что ли?

– Где же еще? – пожав плечами, подруга подкатила столик к моему дивану. – Ты поменьше болтай и побольше пей. Вот зеленый чай, твой любимый, с лимоном. Топоркович сказал, тебе нужно пить много жидкости, чтобы вымыть из организма всю эту гадость.

– Какую гадость? – задала я закономерный вопрос, послушно принимая дымящуюся чашку такой вместимости, что ее содержимого свободно хватило бы, чтобы вымыть мой организм не только изнутри, но и снаружи.

– Ну, какую? Эфир, – буднично ответила Ирка, бочком присаживаясь на краешек моего дивана. В руках она цепко держала чайник, и я поняла, что одним ведром любимого чая мне не отделаться.

– Не помню, чтобы я пила эфир! – удивилась я. – Или ела, или что там с ним делают?

– Вдыхают, – спокойно объяснил Петенька, глядя на меня с необъяснимым умилением.

– Петюш, что случилось? – под взглядом невыносимо-голубых и сияющих Петиных глаз я наконец забеспокоилась. – Ты почему на меня так смотришь? Как будто втюрился! Я при всем желании не смогу ответить тебе взаимностью, у меня есть любимый муж!

– Я жутко рад, что ты жива, – признался Белов. – Не представляешь, как я перепугался! Сначала стрельба, потом этот жлоб с топором, и призраки вопят, как мартовские коты, а ты все не просыпаешься!

Понимая, что я ничего не понимаю, я глотнула чаю, зачем-то заглянула в чашку и, увидев в ней свое помятое и откровенно озадаченное отражение, попросила:

– А нельзя ли рассказать мне все по порядку? Похоже, я много чего пропустила!

– Расскажи, Петенька, еще раз, – милостиво кивнула Белову Ирка.

Признаться, это ее «еще раз» мне очень не понравилось! Значит, подружка уже в курсе всего, что для меня пока что остается загадкой! Обычно мы с Иркой пробирались к истине вместе, а единолично представлять темные непросвещенные массы мне было обидно. Я надулась, но никто не обратил на это внимания. Ирка как ни в чем не бывало наполнила ароматным чаем вторую полуведерную кружку – на сей раз, как я увидела с облегчением, не для меня, а для Пети.

Белов благодарно принял емкость с горячим питьем, шумно отхлебнул и начал рассказывать. Повествование его имело традиционный сказочный зачин и начиналось издалека, буквально с середины прошлого века.

– Давно это было. Жили-были старик со старухой, – напевно поведал мне Петя. И тут же начал сбиваться с ритма: – То есть тогда они еще не были старыми, потому что это было полвека назад, когда Зоя Сорокина и Степан Потапов были еще совсем молодыми, – тут Петя замолчал.

– Причем молодыми во всех смыслах, – вставила Ирка, явно желая помочь застопорившемуся рассказчику. – Молодыми годами и молодыми супругами.