Непрерывные вспышки орудий еретиков были подобны углям, разгорающимся в ритме кузнечных мехов. Если их огонь и уменьшился, то он этого не видел. И что бы ни думал Харлесс, они стреляли так медленно не из-за неуклюжести своего оружия. Нет, они стреляли так медленно, потому что тщательно прицеливались и уничтожали артиллерию армии Шайло.

Это может быть другая история на открытой местности, где большее количество их более легкого оружия может быть использовано против орудий, которые не были вкопаны за стенами из твердой земли. Но они были не на открытой местности, и выставлять свое оружие против еретиков в такой дуэли, как эта, было проигрышным предложением.

Сэр Рейнос Алверез не собирался терять больше своих орудий — или своих людей — чем это было необходимо, и он повернулся к капитану Латтимиру.

— Иди к полковнику Макинтиру. Скажи ему, что от моего имени он должен начать вытаскивать…

Он недоверчиво вскинул голову и резко обернулся, когда золотой голос горна прорезал бедлам. Сначала это был всего лишь один звук, но его подхватили другие — десятки, а затем и еще больше, и сэр Рейнос Алверез грязно выругался, не веря сам себе, когда узнал зов.

Они озвучивали обвинение.

* * *

— Боже милостивый, — недоверчиво пробормотал Хант.

Видимость была настолько плохой в пропитанной дымом темноте, что он не мог убедить себя, что действительно видел это. Не сразу. Но затем молниеносный блеск дульных вспышек отразился от штандартов во главе ощетинившихся штыками и пиками колонн.

Даже деснаирец не поверит, что ему удалось подавить наши пушки! Что, во имя небес, это за идиоты?..

— Что, во имя всего святого, они думают, что делают, милорд?

Лейтенант Кармейкел, очевидно, видел то же самое, и Хант на мгновение посмотрел на своего помощника, пока его мозг боролся с этим. Затем его ноздри раздулись, и он резко покачал головой.

— Сомневаюсь, что они думают, — проскрежетал он, напрягая зрение, когда это смутно различимое движение снова скрылось дымом и темнотой. Его челюсти сжались, и он снова покачал головой, как человек, пытающийся стряхнуть сильный удар. — Однако, если за этим стоит что-то отдаленно похожее на реальную мысль, они должны надеяться, что достаточно массированная атака сможет уничтожить внешние сооружения за счет огромного количества людей, несмотря на наши батареи.

— Это… безумие, мой господин, — медленно произнес Кармейкел, и в его голосе, возможно, прозвучал оттенок ужаса, несмотря на его горькую ненависть ко всему доларскому.

— Это или поступок человека, который не понял, насколько сильно изменились правила. Или, может быть, и то, и другое. — Хант резко фыркнул, и его голос был выкован из железа. — Есть термин, который сейджин Мерлин и император Кэйлеб привыкли использовать — они называют это «кривой обучения», исходя из графиков, которые барон Грин-Вэлли использует для измерения уровня подготовки молодежи. «Кривая обучения» того, кто, черт возьми, там командует, вот-вот станет чертовски круче.

Ветер отогнал в сторону стену дыма, отраженные выстрелы снова отразились от этих штандартов, и он повернулся к связисту, стоявшему рядом с ним.

— Подайте сигнал капитану Симпсину. Вражеская пехота продвигается вперед. Освещение через три минуты.

— Немедленно, милорд!

Связист повернулся к громоздкому, смонтированному на шарнирах хитроумному устройству на перилах смотровой вышки. Оно было почти три фута высотой и такой же ширины, с рычагом на боку, и связист осторожно приблизился к нему, несмотря на толстую перчатку на левой руке. От него исходил запах нагретого металла, потому что он был обжигающе горячим из-за пылающих внутри фонарей, и его рука в перчатке схватилась за ручку со стальной петлей сбоку, чтобы он мог взглянуть через кольцевой прицел на командный пункт у основания смотровой башни.

Он тщательно выровнял его, затем начал поворачивать рычаг на боку в отработанном ритме стаккато.

* * *

— Сигнал от графа Ханта, сэр!

Капитан Ливис Симпсин обернулся, когда крик отвлек его внимание от дыма и ярости вулкана. Отсюда он не мог видеть настоящие вспышки выстрелов — на пути было слишком много земляных стен, — но он мог видеть, как их отражения освещали этот дым пламенем, когда орудия изрыгали гром.

Теперь он смотрел в другом направлении, на смотровую башню — более черную фигуру, возвышающуюся на фоне черного, как ночь, неба. Ярость артиллерийской перестрелки высветила решетку ее опорных лонжеронов в сиянии молнии, похожем на собственную корону Шан-вей, но что имело значение для Ливиса Симпсина в тот момент, так это мигающий свет с ее высокой платформы. Пламя масляной лампы было бы почти невидимым при дневном свете, несмотря на блестяще отполированный отражатель и линзу, которые королевский колледж спроектировал для концентрации света, но на фоне ночи оно горело с яркой, яростной четкостью. Дневной свет был прерогативой гелиографа или сигнального флажка; темнота требовала других средств, и он терпеливо ждал, пока сигнальщик зачитывал мигающее сообщение.

— Вражеская пехота продвигается, сэр. Освещение через три минуты.

* * *

Этот идиот! Этот проклятый Шан-вей, безмозглый, любящий мать, собачий гребаный деснаирский кусок дерьма! Это..!

Алверез с трудом дотащился до раскаленной добела, содрогающейся остановки. Несмотря на то, что Харлесс заслуживал каждого слова, это не принесло бы никакой пользы… или не имело бы никакого значения.

Может быть, и нет. Но, может быть, если я избавлюсь хотя бы от части этого сейчас, я смогу встретиться с ним лицом к лицу позже, не перерезав ему горло в тот момент, когда окажусь в пределах досягаемости!

Он знал, что делает Харлесс, хотя до этого момента не поверил бы, что кто-то может быть настолько глуп, чтобы попробовать это. Деснаирец понял, что его пушки никак не смогут заставить замолчать эти «медленно стреляющие, неэффективные» морские орудия, поэтому вместо этого он бросил в бой пехотные колонны. Орудия армии Шайло будут вынуждены прекратить огонь, когда их собственная пехота преградит им линию огня; до тех пор они будут продолжать поливать еретиков снарядами, надеясь снизить оборонительный огонь. Это было частью плана, который Харлесс обсуждал со своими старшими офицерами, планируя разгром этой ночи. Но пехота не должна была вводиться в бой до тех пор, пока основная часть артиллерии еретиков не будет заглушена его собственными орудиями. Теперь, как игрок, не желающий признавать, что удача Андропова отвернулась от него, он бросал кости в последнем грандиозном жесте, чтобы выиграть или проиграть все.

Но это было пари, которое будет оплачено жизнями, а не марками, и в этот момент, сам того не желая, Алверез понял, что, должно быть, почувствовал граф Тирск, когда собственный кузен Алвереза проигнорировал его совет у рифа Армагеддон.

По крайней мере, у них есть прикрытие темноты и всего этого дыма, — сказал он себе, пытаясь притвориться, что не хватается за соломинку. — Еретики могут даже не осознавать, что они приближаются, пока наши пушки не замолчат. Даже тогда они не смогут видеть достаточно хорошо, чтобы прицелиться. Это будет слепой огонь с их стороны, и, может быть — только может быть — пехота сможет подобраться достаточно близко, чтобы броситься на брустверы.