Что к этому добавить? Ну разве такую мелочь: шел июль 1917 года, а ассигнации те назывались «керенками». Так что, как вы понимаете, недолго музыка играла…

Видимо, попавший тогда в гены нашей семьи фарт и помог нам надолго попасть в некую полосу особого везения (правду сказать, не нам единственным в этой стране). И если самым расхожим у одесситов всегда было проклятие «Чтоб на вас напали деньги!», то смело могу сказать, что эта «беда» нашу семью всегда обходила, особенно родоначальницу этого движения и хранительницу этого начинания — бабушку.

И при всем при том она была очень практичная женщина. Особым искусством, которым она владела и которым всегда восхищались знакомые, было умение разменивать квартиры. И если существует такое понятие, как «искусство жить в Одессе», то мало кто за пределами Одессы понимает, что главное зерно, так сказать, сверхзадача этого искусства кроется не в вопросе «как жить?», а в другом, много более существенном — «где жить?».

Поэтому бабушка, задав себе однажды этот вопрос, всю жизнь мучительно шла к ответу. Она меняла и разменивала площади с прилегающими к ним кухнями и отсутствующими у них санузлами. Но однажды она вдруг остановилась, остолбенев: «Это конец! Предел!!!» Лучшего, по ее разумению, найти было нельзя. Три самостоятельные комнаты! На втором этаже! На Госпитальной — окнами на юг! Ну?!

Такое было бы достойной наградой кому угодно… Но только не нашей семье. На ордере, выданном исполкомом в тот счастливый понедельник, стояло: 19 мая 1941 года. И через месяц началось!

А тут еще по радио успокоили народ: дескать, волноваться нечего — ровно через неделю война будет закончена. Ну, может, через две — если уж в Красной Армии, как никогда ко всему готовой, произойдет какое-то ЧП. Так что, продолжало призывать радио, все уезжайте в эвакуацию! Да, пропаганда всегда была сильной стороной нашей жизни. А мы всегда были сильной стороной нашей пропаганды, потому что свято верили всему, что она врала.

По вопросу эвакуации держали семейный совет. Доводы бабушки были несокрушимы:

— Никакой эвакуации! Вот по радио говорят, что всех дел на неделю. Ну войдут немцы в Одессу. Так что они — всех перестреляют за неделю?! Не успеют. Лично я остаюсь сторожить квартиру.

Наверно, где-то в Генеральном штабе чего-то недоучли. Потому что неделей, как вы помните, не обошлось. Пришедшие немцы бабушку, к счастью, не убили, но сильно ранили, причем морально: на второй же день они отобрали ее знаменитую квартиру и поселили там какого-то большого немецкого офицера.

Но все рано или поздно кончается. Мыкаясь по знакомым, а летом просто устроившись жить в развалинах, бабушка дождалась апреля 1944 года. Естественно, что немецкий офицер быстренько с бабушкиной квартиры съехал. Она уже даже побежала за подводой, чтоб везти домой свои спрятанные в чьем-то подвале вещи. Но… Смешно было бы предполагать, что большие офицеры имелись только в немецкой армии. Нашей тоже было чем похвастаться в кадровом вопросе. На пороге бабушкиной квартиры ее встретил уже наш большой человек, который показанный ему ордер посоветовал использовать еще по одному не прямому, но интересному назначению.

Бабушка бросилась в исполком. Там, конечно, ее ждали с распростертыми объятиями. Кто хоть раз бывал в советском исполкоме — меня поймет. Бабушка бросилась в суд. Кто хоть раз бывал в советском суде — поймет ее. В результате многомесячных хождений ей все же дали однокомнатную квартиру.

Но бабушка решила: за свое кровное буду биться до конца. И продолжила неравную борьбу с исполкомом. А жаль. Потому что в моем рассказе вот-вот начнут сверкать несметные сокровища — не в переносном, а в самом прямом смысле. Всех, кто не чужд кладоискательства, ждет по-настоящему авантюрная часть этой истории.

Тут на сцену должен выйти новый персонаж — мой дед. Если бабушка владела древнейшей из одесских профессий — умением искать квартиры, то дед владел профессией, следующей за нею в списке древнейших — искусством обустраивать быт. Для молодого поколения, которое не очень кумекает в старых одесских терминах, чувствую, надо пояснить, что значит «обустроить быт» по-одесски.

Больше всего на свете любой одессит боялся не болезней, не грабежей и даже не замужества своей дочери с чужим проходимцем. Нет, он боялся, чтоб, не дай бог, не забился дымоход. Для этого, въезжая в новую квартиру и забивая первый гвоздь, надо было перво-наперво выяснить, где проходят дымоходы. Потому что ходила по Одессе такая легенда: как-то очень давно один нетерпеливый жилец, забивая неосмотрительно гвоздь, попал-таки в кирпич дымохода; тот провалился, и больше в этой семье не было ни счастья, ни жизни.

Так вот, все это моему деду не грозило. Переступая порог любой квартиры, он, подобно шаману, первым делом вскидывал руки и изрекал типично шаманское заклинание: «Ша!!!» После этого он начинал выстукивать стены. И пока на генеральный план местности не оказывались нанесенными все проходы, воздуховоды и дымоходы, переступить порог квартиры не рисковал никто.

С однокомнатной квартирой, которую дал исполком, произошло все как всегда: дед добросовестно ее «простучал». В ней было все как обычно. За исключением, правда, одного «но». О, это великое «но», которое так резко меняет течение сюжета! Над дверью, ведущей из комнаты в кухню, кулак деда, более точный, чем миноискатель, уловил пустоту. Но дымохода там быть не могло ни в коем случае.

— Шура, давай посмотрим, что там, — тут же предложил мой дед, читавший в детстве «Остров сокровищ».

— Ты что, с ума сошел?! — отвечала ему бабушка, явно не читавшая Стивенсона. — Еще неизвестно, сколько нам сидеть в этой квартире. Ты сорвешь обои, и мы будем жить как в сарае.

И женщина в этой истории, как и вообще в мировой, снова победила. А через пару месяцев она победила в масштабе большем, чем мировой: она уломала райисполком.

Конечно, не ту старую, бесподобную, но другую двухкомнатную квартиру нашей семье таки дали. А на эту однокомнатную тут же вручили ордер одной одинокой женщине. Та, конечно, зашла посмотреть что да как, а заодно попросила: нельзя ли, пока наши съедут, поставить в сторонке вещи? О чем речь! Вещей оказалось немного, как и положено по советским стандартам: кухонный шкафчик на две дверцы, он же обеденный стол, он же трельяж, он же бельевик et cetera, к нему один стул и раскладушка.

Вскоре и наши обосновались на новом месте. Но… в старой Одессе принято было дружить домами. Вот и зашли как-то бабушка с дедом в свою бывшую однокомнатную. Зашли и обомлели. Вместо кухонного шкафчика был обалденный ореховый стол, укрытый, как породистая лошадь, плюшевой, шитой золотом скатертью. Раскладушку сменила витиеватая кровать с немыслимыми медными шарами и матрасами. Хрусталь присутствовал всюду — от пола до потолка.

Увидев это, бабушка как-то напряглась. Причину метаморфозы с обстановкой надо было выяснить немедленно. И она взялась за дело. А наивная хозяйка квартиры, когда ей был поставлен вопрос ребром, удивленно пожала плечами:

— Разве вы ничего не знали?

Все тайное рано или поздно объясняется. Въехав в новую квартиру, женщина решила поменять обои. Снимая их в известном нам дверном проеме, она вместе с обоями отодрала легкую фанерку. А вот под ней оказался «остров сокровищ». В полутораметровой нише висели в ряд штук сорок шкурок черно-бурой лисы, на дне лежали серебряная посуда, хрусталь и — так, по мелочам — килограммов десять всякого добра. Оказывается, в этой квартире в войну жил румынский офицер, большой любитель красивой жизни.