это лишь дело воли и тренировки. Жизнь ее закалит, если, конечно, бесконечная забота Елены Викторовны не убьет желание добиваться в этой жизни собственных целей.

Ладно, к черту этого пушистого чеширца! Зачем он мне сдался, если сейчас передо мной на столе лежит пластины со Свидетельствами Лагура Бархума. Выложены одна к другой в ряд, сверкают золотом пиктограмм в свете туэрлиновых ламп. Я положил перед собой пластину, которая должна стать второй, остальные завернул в бархат и отодвинул ближе к терминалу коммуникатора. Затем достал из нижнего ящика стола папку — в ней хранился перевод первой пластины, восстановленный мной по памяти после пожара. Там же была логическая таблица для разбора более понятного мне письма — пиктограмм, расположенных в центре пластины и составлявших видоизмененное лемурийское письмо поздней эпохи Северного Сонома. Начертания знаков здесь было совсем нетаким, каким его знал я, но с помощью этой таблицы, собственной памяти и умственных стараний я с этими пиктограммами мог успешно разобраться. Тем более если учесть, что седьмую часть таблицы я уже заполнил, и дальше дело обещало пойти намного быстрее.

Главной сложностью для меня оставались знаки, обрамляющие пластину. Их было много, они не часто повторялись, еще больше их имелось на обратной стороне. Как я определил ранее, эти знаки составляли начальную письменность дравенши. Для ее расшифрования я тоже начертил логическую таблицу в три колонки, на вид более простую, но на самом деле требующую гораздо больше стараний. В ней уже имелись знаки, те, смысл которых я разгадал, работая с первой пластиной. Теперь, когда была основа, перевод обещал пойти проще.

Отбросив в сторону все ненужные мысли, я запомнил начертание первых пяти знаков, закрыл глаза и перевел большую часть внимания на тонкий план. Настроился на высокую частоту восприятия, отметая грубые энергии и видя сейчас лишь свечение энергетического тела пластины. Ее прошлое, тянувшееся сквозь века, тысячелетия потекло передо мной смутными, разрозненными и быстро сменяющимися эпизодами. Многие из этих эпизодов имели мало отношения к самой пластине, а лишь касались владевших ей прежде людей. Наконец я добрался до истоков: тех эпизодов, в которых я мог проецировать избранные мной знаки и ожидать отклик энергоинформационного пространства. Он тоже приходил в виде какого-то эпизода или образа, чаще очень неразборчивого. Но повторяя эту процедуру снова и снова, я постепенно понимал смысл знака.

Иногда я открывал глаза, записывал на отдельном листе бумаги предварительное значение открывшихся знаков или подсказки, которые будут полезны в дальнейшей работе. Я успел перевести… Хотя, нет, перевести — это слишком громко сказано. Сделать наброски перевода лицевой части второй пластины и частично ее задней стороны, когда в дверь кто-то робко постучал.

Поскольку я большей частью находился на тонком плане, то сразу понял, чьи слабенькие, но нахальные кулачки беспокоят мою дверь. Разумеется, связь с энергетическим телом пластины сразу оборвалась. Я открыл глаза и глянул на часы: 19:12 в Москве. В самом деле засиделся я. И как быстро прошло время! Только сейчас я обратил внимание, как подсел мой магический ресурс. Побаливала голова, в горле в области вишудхи-чары словно застрял глоток ртути, тяжелой и холодной. Тот же тяжкий холод чувствовался в области «третьего глаза». Ладно, хватит на сегодня.

Я сказал громко:

— Майк, войди! — убирать со стола пластину я не стал — интересно было, что он скажет.

Очень вряд ли этот умник знал, что передо мной именно часть Свидетельств Лагура Бархума. А если знает? Имелся, конечно, такой риск. Риск, что Майкл поймет, что это за вещь и потом от него эта опасная информация уплывет туда, куда не надо. Но этот риск совсем мизерный — не больше, чем попасть под колеса эрмимобиля на проселочной дороге в каком-нибудь захолустье. И для чего здесь, в этом мире я как Астерий? Разве для того, чтобы играть в скучную безупречность? Или для того, чтобы сто раз осторожничать, вести себя точно запуганный щенок? Я здесь для того, чтобы жить и наслаждаться этой жизнью во всех ее красках и неожиданных поворотах. Посмотрим, что принесет мне этот поворот — я оставил пластину на столе. А вот листочки с таблицами пиктограмм и знаков за двух древних языках я все же убрал. Лист с наполовину готовым переводом не стал трогать.

— Позволите, ваше сиятельство? Елена Викторовна просит вас к ужину, — Майкл приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

— Заходи, Майкл. Сейчас я допишу пару строк, пока память свежа, и пойдем вместе в столовую, — я придвинул лист с переводом ближе, бросил взгляд на перевернутую пластину и, продолжая начатое, написал:

'…и, хотя сестра она ему была, ненавидела она принца Харвида всем сердцем, ибо сердце то, было сердцем змеи, а слова ее стали ядом. Великая династия Панадаприев раскололась на три части, и больше не было ни согласия, ни мира на их благодатной земле. Только ненависть и темная вражда воцарились там, где прежде сияли мудрость и любовь.

Сразу после этого сообщения великий Радхиня Горхи поднял в небо огромные боевые виманы. Яростный огонь мести сошел с небес, сжигая города и деревни в благодатной долине Ха-Шутумса. От тысяч людей остался лишь пепел…'

На этом я остановился. Осталось перевести еще четверть обратной стороны второй пластины, но для этого мне следовало снова выходить на тонкий план, что было как бы неуместным: справа от меня застыл Майкл. Казалось, он даже не дышал, опасаясь помешать мне.

— Вот и все, на сегодня хватит, — вслух сказал я, повернувшись к британцу.

Он молчал, в то время как глаза его сияли почище туэрлиновых кристаллов. Он смотрел на лежавшую передо мной пластину из черной бронзы с рельефом золотистых знаков и, конечно, на лист бумаги, исписанный моей рукой.

— Чего ты застыл, Майкл? Да, кстати, чего же вы с моей матушкой так неудачно спрятали шкатулку? — полюбопытствовал я. — Я ее сразу нашел.

— Вы же маг, Александр Петрович. Наверное, от вас ничего нельзя спрятать: ни вещь, ни мысли, — ответил он, одновременно изо всех сил пытаясь прочесть написанное мной на листе. — Позвольте спросить, вы смогли перевести эти знаки? Это же перевод, верно?

— Верно. С большим трудом, но кое-как перевел. И мне будет очень интересно твое мнение, Майкл, — я повернул лист, чтобы ему было удобнее читать.

— Здесь история гибели династии Панадаприев! — воскликнул он. — Вы не представляете, ваше сиятельство, какую ценность имеют эти сведения!

— Отчего же. Вполне представляю, — я едва не рассмеялся. — Майкл, я позволю переписать этот перевод, если он тебе так интересен. Ты же понимаешь, и тебя, и меня влечет к