Писать на войне Давыдову приходилось урывками – на коротких привалах, на стоянке «в лихом притоне» да в палатках перед грядущим сном или на ранней заре. Иного времени не было.

Обмакнув перо в чернила, он мучительно долго раздумывал, опустив голову, с чего бы начать. Неотлучно глядел в таинственную темноту за окном, словно оттуда должно было прийти озарение...

На мглистом небе загорались одна задругой далекие звезды. Ветер шевелил оконную занавеску, силясь погасить трепещущее пламя свечи... И вдруг в его исстрадавшуюся, тоскующую душу ворвалось нечто трепетное, первозданное, вдохновенное, словно великая радость в предчувствии встречи с близким и дорогим человеком. Захлестнутый этим святым чувством, он бережно разгладил ладонью помятый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и начал быстро писать. Писать о том, что переполняло за последние дни его душу, о своих боевых соратниках, о походах и сражениях, о нежной любви к матери, братьям, о тоске по родной Пречистенке, по книгам, о боли за порушенное, опустошенное Отечество. Ради этой немеркнувшей любви к родимым очагам он и его соратники ежечасно готовы были жертвовать жизнью. Он писал, не замечая времени и не чувствуя, как смертельная усталость, словно темень, слепит глаза и клонит голову...

1 января 1813 года войска русские, заступив на территорию неприятеля, получили новые назначения и размещения. Легкоконный поисковый отряд партизан под водительством полковника Давыдова бьш преобразован в один из дозоров авангардного корпуса главной армии и занял особое место. Корпусом этим командовал генерал-адъютант барон Винценгероде, «человек без Отечества», неоднократно переходивший с австрийской на русскую военную службу и отличавшийся педантичностью и лестью пред высшими чинами.

В октябре 1812 года Винценгероде, командуя кавалерийским корпусом, влетел на рысях в еще не оставленную французами, окутанную заревом пожарищ, дымящуюся Москву и, как говорится, с пылу с жару угодил в плен. После допроса «горячего» барона велено было под конвоем переправить во Францию. Однако в пути, по счастливой случайности, барона отбили у неприятеля партизаны полковника Чернышева.

Итак, казаки и гусары Давыдова поступили в подчинение Винценгероде, а посему им строжайше запрещалось тайно сниматься и переходить с места на место. Даже сшибаться с врагом без ведома барона или же генерал-майора Ланского, коему они также подчинялись, было не дозволено.

Примкнув со своим отрядом к регулярным войскам, Денис Давыдов, по существу, сошел с партизанской стези.

В конце февраля неприятель вынужден был оставить Берлин, его сильно потрепанные, разрозненные гарнизоны отходили к Эльбе. Миновав Польшу и Силезию, поисковый легкоконный отряд Давыдова вступил в Саксонию и расположился под Дрезденом, занятым французами.

8 марта поутру раздался сильный гул в направлении города, словно бы от орудийного залпа, но вскоре все стихло.

«Видать, что-нибудь взлетело на воздух, – подумал Давыдов. – Только надобно в точности знать, кто и что взорвал?»

От жителей ближней деревни он узнал, что французы накануне переправили свои госпитали и оружие с правого берега Эльбы на левый и по приказу маршала Даву взорвали каменный мост. И полковник смекнул: значит, половина Дрездена, находящаяся на правом берегу реки, или вовсе покинута неприятелем, или занята его небольшим гарнизоном. Побеседовав с флигель-адъютантом Орловым, Давыдов решил взять в кольцо войска маршала Даву.

Операция была в деталях продумана и обсуждена: Орлов со своей партией идет к Эльбе и, форсировав ее, подступает к Дрездену с другого берега, сам же Давыдов движется напрямки, во фронт. Словом, в доблестном партизане вновь вскипела удаль молодецкая, авось фортуна и на сей раз улыбнется ему, он первым постучится в ворота города и займет вторую после Берлина столицу Саксонии.

Для рекогносцировки к стенам Дрездена был послан 1-й Бугский полк казаков во главе с майором Чеченским.

Стремясь соблюсти воинскую дисциплину и субординацию (к счастью, Винценгероде со своим войском находился довольно далеко), Давыдов решил испросить разрешения на это предприятие у своего непосредственного начальника генерала Ланского, с коим он состоял в приятельских отношениях.

Вестовой немедля поскакал к генералу в Бауцен с запискою от полковника Давыдова: «Я не так далеко от Дрездена. Позвольте попытаться. Может быть, успех увенчает попытку. Я у вас под командой: моя слава – ваша слава».

По прошествии нескольких часов был получен ответ от Ланского: «...Разрешаю вам попытку на Дрезден. Ступайте с Богом!»

– Ура! – обрадовались офицеры, услышав эту весть из уст полковника.

Едва партия Давыдова выстроилась на дорогу, ведущую к городу, как прискакал вестовой с рапортом от Чеченского. Майор доносил командиру, что после перестрелки казаков у ворот Дрездена к нему неожиданно обратился бургомистр с просьбой пощадить город.

Чеченский дал согласие, но потребовал, чтобы в ту же ночь французы, занимающие Новый город, отступили на другую сторону Эльбы. Иначе никому пощады не будет!

Бургомистр попросил дать ему два часа сроку на раздумье и возвратился в Дрезден.

– Ну и страху наши нагнали на саксонцев! – усмехнулся Давыдов. – А ведь не велика сила: всего-навсего полторы сотни казаков... Правда, и у наших имеется урон: четверых ранило, а хорунжего Лукина – в голову, насмерть. Вечная ему память! Добрый был казак...

Чеченский остался на прежних высотах, в сосновом бору, ожидать ответа от коменданта города.

– А теперь, – приказал Давыдов, – на рысях вперед! Всего три-четрые версты оставалось до Дрездена, как от Чеченского прискакал третий гонец и вручил полковнику новый рапорт: комендант города одумался и наотрез отказался покориться малочисленному полку казаков.

– Черта с два! Мы и сами с усами! – вскипел Давыдов. На сей раз он решил прибегнуть к уже не раз испытанной им в походах партизанской хитрости. – Огорошим-ка недруга нашим будто бы несметным полчищем. Ведь у страха глаза велики! Займем биваками форштадты!

Сотне казаков Давыдов приказал немедля запалить как можно больше бивачных костров на окрестных холмах и поддерживать огонь всю ночь, дабы неприятель имел возможность лицезреть многочисленное подкрепление, идущее на помощь Чеченскому. Сам же полковник с четырьмя сотнями казаков и пятьюдесятью гусарами также принялся раздувать костры.

Вскоре костры разгорелись на славу. Денис Васильевич стал дожидаться рассвета, любуясь с пригорка пылающими в ночи огнями. Молодцы его и впрямь постарались! Издали казалось, что к Дрездену подошел громадный трехтысячный корпус. Но тут полковника внезапно настигло письмо от генерала Ланского.

Посоветовавшись с Винценгероде, Ланский велел Давыдову изменить маршрут на Дрезден, отступать из Кёнигсбрюка в Радсбург. Там надобно ему позаботиться о провианте и фураже для главного корпуса, а также собрать все суда, стоящие у берега Эльбы.