Время давно перевалило за полдень, а ни один из хирдманов Ульвхедина ярла не заметил ни зайца, ни белки, ни куропатки.

– Должна же здесь быть хоть какая-нибудь дичь!– раздраженно переговаривались хирдманы.– Не тролли же все пожрали! А кому же еще здесь охотиться?

– Давайте перекусим,– предложил Ульвхедин. В глубине души он подозревал, что именно тролли сожрали всю здешнюю живность, чтобы позлить чужаков. Но он не собирался отступать или показывать уныние.– У нас ведь есть кое-что с собой. А потом дело пойдет веселее!

Спешившись, хирдманы развели костер, вытащили из седельных сумок припасы: вяленую треску и черствый хлеб. Безо всякого удовольствия пережевывая давно опостылевшую еду, они оглядывали склоны гор вокруг, и каждому казалось, что за путниками наблюдают десятки глаз: смотрит каждый ствол, каждый камень. Ветер посвистывает и шуршит в зарослях можжевельника, словно ползет невидимая змея. Безлюдие, безжизненная тишина мучили и томили дурными предчувствиями; уж лучше бы целое войско, лучше новая битва каждый день, чем это тоскливое ожидание неизвестно чего. Так и дождешься, что сама земля под ногами разойдется и проглотит – без звука, без следа.

– Ой, смот… Смотрите!– Один из хирдманов вдруг вскочил, чуть не подавившись недожеванным куском.– Смотрите, олень!

Олень! Тут уже все повскакали с мест, побросав под ноги жесткие горбушки и шаря взглядами по недалекой опушке леса.

А там и вправду стоял олень – мощный и красивый, увенчанный целым деревом золотых рогов. Судорожно сглатывая, рауды моргали и не могли поверить глазам. Золотые рога четко выделялись на фоне темно-коричневых еловых стволов и зеленой хвои, чуть поблескивали в свете серого зимнего дня. Копыта, стоящие на бурой листве, чуть припорошенной редким снегом, тоже были золотыми.

– Опять морок… – пробормотал один из хирдманов, сам не зная, верить ли собственным словам.

– А вот сейчас мы проверим! Только бы не ушел!

Вальдар Ревун, один из самых метких стрелков в дружине Ульвхедина, схватил свой лук, заранее натянутый для охоты, и пустил стрелу. Та вонзилась в шею оленя. Зверь дернулся, вскинул голову, шагнул еще раз-другой, судорожно перебрал ногами и рухнул на землю. Хирдманы разом закричали, торжествуя первую удачу, и наперегонки бросились к добыче. Отталкивая друг друга, они щупали еще теплую шкуру, хватались за золотые рога, хохотали. Зверь был настоящим, осязаемым. Это не призрачное золото, ускользающее с водой между пальцами!

– Смотрите, вон еще!– с безумным ликованием заорал кто-то, заметив шагах в двадцати пятнистую шкуру среди голых ветвей.– Еще один! Такой же!

– А вон еще! Вон, вон третий!

Уже не боясь спугнуть животных, хирдманы хватались за луки и копья, бежали к оленям, окружали, отрезали им путь в чащу и метко били, не веря, что такая чудесная и богатая добыча сама идет в руки. Вот уже пять златорогих оленей лежало на палой листве, горячей кровью растапливая снег и изморозь. В странном стаде почему-то не было ни оленух, ни молодых телят, а только взрослые быки с огромными ветвистыми рогами. И все рога оказались из чистого золота – в этом легко убедились, поцарапав ножом.

– Ну, что я вам говорил!– ликующе хохоча, кричал Ульвхедин ярл, стоя над тушей самого крупного оленя.– Я вам говорил, здесь полно золота и мы его возьмем! Оно растет здесь из земли! Бегает на четырех ногах! Мы еще найдем деревья с золотыми стволами! И ручьи, где полно золотых камней! Даже стрелять не пришлось, только нагибайся и подбирай! Всем хватит! Мы уйдем отсюда богачами! Здесь есть золото, и все оно будет наше!

Хирдманы хохотали, били друг друга по плечам; тревоги и страхи растаяли, как туман.

– Ваше, ваше!– бормотала старая троллиха Блоса, сидя на большом круглом валуне чуть повыше по склону горы. В руках она вертела сухую заячью лапку.– Что ваше, то и будет ваше. А что не ваше – того вы не получите никогда. Уж не взыщите!

Этот вечер выдался радостным для раудов и фьяллей: даже больные, еще утром не имевшие сил встать, выбрались из землянок поглядеть на чудесную добычу Ульвхедина ярла. Ингирид была совершенно счастлива: сидя на охапке еловых лап возле самого крупного оленя, она гладила его золотые рога, и лучшего лекарства больной не требовалось. Бледность на щеках сменилась румянцем, Ингирид счастливо вздыхала и закрывала глаза, словно боялась, что блеск золота ослепит ее, но и с закрытыми глазами не убирала рук от сокровища.

– Сегодня у нас будет пир! Теперь-то дела пойдут хорошо!– весело переговаривались хирдманы вокруг.– Боги о нас вспомнили! Это только начало! Теперь-то мы не уйдем без добычи!

Все пять туш повесили над огнем жарить, головы и шкуры разложили, чтобы каждый мог любоваться сколько захочет. В ожидании вкусной еды кто-то уже затянул песню, люди были веселы, словно от пива. Наконец мясо поджарилось; Ингирид все ела и ела, никак не могла насытиться, и казалось, что она никогда в жизни не пробовала такого вкусного мяса. Наконец-то повеселел и Книв: уж теперь-то драгоценная госпожа поправится!

– Ну, вот, я сижу, а тут Хринг говорит: «Ребята, олень!» – увлеченно рассказывал кто-то, невидный за пламенем и дымом большого костра.– Я вскакиваю…

– Да не так! Он встает и говорит, чуть не подавился сам…

– Я к нему, а он…

– А он вот так!– Вальдар Ревун, пьяный от сытости и счастья, вскочил с места и потянул за край расстеленной шкуры.– А он вот так…

Под общий хохот Вальдар набросил на плечи оленью шкуру, а голову с рогами поднял над своей головой.

– У-у-у!– низким и страшным голосом заревел он, наклоняясь, словно собираясь бодаться.

Хирдманы хохотали, а Ингирид вдруг стало страшно: голос Вальдара прозвучал настолько не по-человечески, что если бы она не видела своими глазами, как охотник только что натягивал на себя шкуру…

– А-а-а!– в ужасе завопил хирдман, ближе всех к Вальдару сидевший. Вместе со всеми смеясь над забавой, он вдруг ощутил сильный и болезненный удар в бок, который никак не мог быть шуткой.

Как от котла с кипятком, вот-вот грозящего опрокинуться, хирдман отскочил от своего места и попытался встать на ноги, но «олень» снова ударил его рогами в спину. Раздался треск разрываемой кожи плаща, мерзкий хруст костей; хирдман с искаженным ужасом и болью лицом упал на товарищей. Его пытались поймать, он повис на руках, изо рта хлынул поток крови – это уже совсем не походило на шутку! Смех сменился криками; чудовище, не похожее ни на оленя, ни на человека, быстрым движением выдернуло рога из тела, и все поблизости явственно увидели черные ручейки крови, сбегающие по золотым кончикам.

Одно мгновение висело в воздухе нестерпимо долго, а потом до всех разом дошло, что происходит что-то неожиданное и ужасное. Люди с криками кинулись в разные стороны; кто пытался бежать, кто хватался за оружие. А иные вдруг валились на землю, воя и катаясь, как в приступе невыносимой боли. Тела их изменялись на глазах: руки и ноги вытягивались, становились длинными и тонкими, венчались золотыми копытами; лица вытягивались в оленьи морды, одежда с резким треском лопалась и сползала, а под ней проступала рыжая пятнистая шкура. Золотые рога, как молнии, вспыхивали во тьме в отблесках бешено мятущегося пламени, словно и огню тоже было страшно.