– Пять минут! – раздалось над головой. Вика поднялась, взяла большую неудобную спортивную сумку и направилась к выходу на перрон. Шла и оглядывалась, досадливо морщилась, если кто-то загораживал ей обзор. Из двери выскочил какой-то парень, со всех ног рванул по платформе, Вика остановилась, а сердце ударило так, что чуть не выскочило из груди. «Олег?» – она всмотрелась в бегущего навстречу человека, но пришлось отступить: тот промчался мимо, влетел в электричку, за его спиной сошлись двери, и от их шипения и мягкого стука стало до того обидно и больно, что на глаза навернулись слезы.

Вика почти ничего не видела перед собой, брела по платформе вдоль вагонов с билетами в руках и не слышала обращенных к ней слов проводников, что торопили ее, что-то спрашивали и, кажется, ругались. Все сначала – так больно ей не было давно, с того дня, когда ее выкинули с работы, когда старшая медсестра в голос хохотала над ней, называла глупой дурочкой и угрожала спустить с лестницы, когда к другой женщине ушел Артем, когда мать сказала, что не желает иметь ничего общего с преступницей. И вот все вернулось, потащило за собой по второму кругу – она снова одна, снова брошена, снова впереди пустота и этот поезд.

– Девушка, ваш билет! – Проводница дернула Вику за рукав, буквально выхватила у нее билеты и крикнула:

– Следующий вагон, да побыстрее, через минуту отправляемся!

И даже в спину подтолкнула нерасторопную пассажирку, а та вместо того, чтобы бежать, шла еле-еле, да еще постоянно оглядывалась. Нет, без толку, перрон пуст, только проводники, да и те уже зашли в вагоны, высматривают из тамбура опоздавших, готовятся закрывать двери.

– Заходите, заходите! – полная кудрявая женщина в синей форме пропустила Вику в вагон, удивленно взглянула на девушку, когда та протянула ей два билета, показала купе: – Третье по проходу. Одна поедете, соседей у вас нет.

«Я знаю». Вика кое-как пробралась по узкому коридору, ловя на себе взгляды попутчиков, и поспешила скрыться в своем купе. Бросила сумку на сиденье, вышла в коридор, прильнула к окну. Вагон мягко качнулся, раздался приглушенный грохот сцепки, перрон медленно поплыл назад, и там никого не было, не считая ворон и уборщика в ярко-зеленом жилете. «Все!» – оборвалось внутри, Вика вернулась в купе, села на мягкий диван, сцепила пальцы, слушала, как стучат колеса. Все, это точно все, он бросил ее, обманул, как многие до него, ловко избавился от обузы, зачем-то выдумав сказку о якобы грозящей ей опасности, а ведь мог просто сказать, что все кончено. Хотя он говорил, а она не верила… Но нет, он прав – оставаться нельзя ни ему, ни ей, слишком силен и безжалостен человек, сломавший Олегу жизнь, и от этого монстра лучше держаться подальше.

Вика смотрела в окно, за которым проплывал город, где она прожила всю жизнь. Миновали переезд, пошла лесополоса, за ней показались корпуса нового предприятия за высоченным забором, дальше потянулось поле. Дыхание перехватило от слез, стало душно. Она расстегнула пуховик, но это не помогло. Попыталась открыть окно, но откидная створка держалась насмерть, будто ее гвоздями заколотили. Вика сняла куртку, еще минуту или две сражалась с неподатливым окном, потом решила позвать на помощь. И даже рада была, что приходится куда-то идти, с кем-то говорить, лишь бы не оставаться наедине с собой, хоть на несколько мгновений забыть о своем отчаянии и боли, перестать терзать себя за очередную ошибку и глупость.

Она вышла из купе, посмотрела по сторонам, глубоко вдохнула. Здесь было еще хуже, печка работала на полную мощность, в лицо ударила волна жара, и девушка едва не задохнулась. Странно, но другие пассажиры чувствовали себя неплохо – по коридору ей навстречу шла женщина в спортивном костюме и разговаривала по телефону, в соседнем купе смеялись, где-то играла музыка. И все же надо попросить проводницу открыть окно, пусть она поможет…

Ноги подкосились, в лицо ударила кровь, в коридоре стало мрачно, как в подземелье. Вика ухватилась за поручень под окном, неловко ткнулась лбом в стекло, мельком увидела проплывавший мимо мост, и все исчезло.

Возвращалось фрагментарно, крупными яркими частями – вот чье-то лицо, вот белый выгнутый потолок, вот еще кто-то смотрит на нее сверху вниз, и лицо знакомое. Проводница, встревоженная и бледная, тянет Вику за руку, тянет на себя, и тут появляется звук – она говорит, даже, скорее, кричит, зло и испуганно:

– Девушка, что с вами? Поднимайтесь сейчас же! Да вставайте же!

Рывок, еще один, стенка рванулась навстречу, исчезла, показался столик, полка, серая сумка на ней, до отказа открытое окно. В лицо ударил холодный воздух, потом на него упали капли, как показалось сначала, дождя, но Вика сообразила, что это снег, он тает на лице, и капли сливаются со слезами.

– Как вы? – заботливо поинтересовалась молодая женщина в спортивном костюме. Она с тревогой и жалостью смотрела на Вику и сжимала в пальцах мобильник.

– Нормально, – проговорила Вика и постаралась улыбнуться: – Все хорошо.

Получилось, видимо, не очень, ей не поверили, проводница и женщина переглянулись, потом проводница сказала:

– Вам к врачу надо, провериться. Не просто же так вы в обморок упали…

– Я была, – проговорила Вика, чувствуя, что еще немного, и разревется уже по-настоящему, слезы и отчаяние переполняли ее, искали выход, и сдерживаться уже не было никаких сил.

– И что он сказал? – спросила женщина. – Поставил вам диагноз?

– Пять недель.

Женщина сначала не поняла ее, потом вдруг радостно улыбнулась, сжала Вике ладонь.

– Все будет хорошо, не сомневайтесь, это бывает на ранних сроках. Вам надо отдохнуть. Поспите, мы не будем вам мешать.

Она шагнула к выходу, проводница попятилась, пропуская ее, закрыла дверь, напоследок с любопытством оглядев Вику с ног до головы. Дверь закрылась, стало тихо и очень спокойно, мерно стучали колеса, за окном мелькали деревья и дома, дрожали провода, поезд набирал ход и гудел, как пароход в тумане. Поспать, да, было бы неплохо, но надо переодеться, а ничего нет. Домой она, как и сказал Олег, не возвращалась, приехала в мотель, в чем была, прихватив с собой документы и медицинскую карту. Пять недель – Вика прижала ладонь к животу, прикрыла глаза. Ребенок родится в ноябре, как раз перед ее днем рождения. Врач сказал, что все в порядке, отклонений нет, но надо сдать еще несколько анализов, чтобы знать наверняка.

Вика повесила пуховик на крючок, и тут взгляд упал на большую серую сумку, которую кто-то затолкнул под стол. Она вытащила ее, поставила рядом с собой, оглядела со всех сторон. Это ж надо – выдумал: возьми мои вещи… А она, дурочка, так и сделала, да еще и таскала с собой эту тяжесть, знала бы, что так получится – выкинула бы на вокзале или отдала водителю, что забрал ее из мотеля. Хотя нет, еще чего, самой пригодится. Ехать сутки, а из одежды у нее ничего нет, переодеться не во что.

Она открыла застежку, распахнула сумку. Внутри оказался черный плотный пакет, и ей пришлось повозиться, чтобы найти, где он открывается. Наконец она развернула его, заглянула внутрь. Там были деньги, много пачек, перехваченных банковской лентой, они лежали одна на другой, сложенные в аккуратные стопки, и, кроме них, в сумке ничего не было. Вика достала одну пачку, вторую, поднесла к глазам, бросила их на столик, пересела на соседнюю полку и смотрела на сумку со стороны. «Что это…» – ей снова стало душно, с ног до головы окатило жаром, но уже по-другому: сначала от страха, а потом… «Господи, как же так… Почему ты не пришел, зачем ты оставил мне это… Почему я…» Все вдруг стало понятно, будто кто на ухо нашептал, объясняя, что теперь точно все, конец. Олега нет, она больше его не увидит, а это…