Ваня довольно быстро отучился измерять время часами, минутами и секундами. Здесь тоже знали точные единицы времени, но в их системе он разобрался не сразу. Сутки – тянь – делились не на двадцать четыре часа, а на двенадцать шичэнь. Или на десять ши. Или на сто кэ[6]. Или на двести восемьдесят восемь цзы. Это уже как кому по вкусу. Но основными точками отсчёта времени ремесленников и крестьян служили восход и закат. С наступлением темноты активная деятельность, как правило, прекращалась, люди ужинали и ложились спать до рассвета. А свериться с часами уже не получится. Свои электронные Ваня разбил ещё в день их с мамой провала во времени. Планшет или телефон тут не помощники: мало того что батарею садят, а заряжать их туристическим динамо-фонариком та ещё радость, так поди определи точное время. Однажды Ваня попытался вычислить полдень, вкопав в землю вертикальную палочку и измеряя её тень, но реально добился лишь более-менее точного определения сторон света. Солнечные часы, как справедливо заметил один из героев «Старика Хоттабыча», в пасмурную погоду и ночью не работали. Потому волей-неволей пришлось переходить на местное счисление времени и развивать притупленное цифровым веком соответствующее чувство.

Это чувство и сказало ему, что уже глубоко за полночь, но до рассвета тоже далеко, когда он проснулся от лёгкого прикосновения к плечу.

Фэнь? Что он здесь делает?

– Младший господин, – сухим, как листок в старом гербарии, голосом проговорил он. – К вам пришли.

Как – пришли? Кто пришёл?

– А почему ты не к маме постучался? – он уже почти проснулся и сразу напустил на себя суровый вид: всё-таки старший мужчина в семье, пока мастер Ли с другими мобилизованными в казарме.

– Гость не к госпоже, гость к вам, младший господин.

Пришлось одеваться, совать нож за пояс и выходить, хотя в сон тянуло с невероятной силой.

У порога, освещённый скудным лучиком масляного светильничка, который держал Фэнь, стоял мальчик.

– Мэргэн?..

– Ну, я. А чего? – мальчишка-степняк совершенно несолидно шмыгнул носом.

– Ночь же, – Ваня до сих пор не мог справиться с удивлением. – Что-то случилось?

– Случилось. Можно я войду?

– Ой, прости, я ещё не проснулся… Заходи, конечно. Садись, тут тепло. Говори потише, не разбуди маму.

– Алтан-одон видела, как к дяде Амбуге пришёл какой-то человек. Не из наших, и он таился.

– Когда?

– Сейчас. Они сидят в дядиной юрте, говорят. Алтан-одон сразу послала меня здесь… то есть сюда. К тебе. Сказать надо, пока этот не ушёл.

«Кому сказать? – мысленно взвыл Ваня. – Пока я добегу до десятника Тао, шпион сто раз уйдёт!»

– Алтан-одон его не упустит, – Мэргэн угадал невысказанное по лицу друга. – Она волка по следу найдёт, не то что человека. А я к тебе, сказать. Потому что ханьцы нам не верят, а ты для них свой.

Между прочим, сразу же пришла мысль о солдатах, охранявших дом по приказу сотника. Нехорошо отвлекать людей от службы, но придётся. Они ведь наверняка видели Мэргэна, а теперь сообразят, что неожиданная просьба хозяйского сына как-то связана с этим ночным визитом.

– Пошли, только тихо, – сказал Ваня. – Фэнь, я скоро вернусь.

Один из солдат торчал около ворот, пока второй обходил вверенный под их охрану объект. Причём никто не пытался пофилонить или придремать: в танской армии за разгильдяйство и плохое несение службы казнили без разговоров, а начальство в крепости Бейши ещё и имело скверную привычку устраивать внезапные проверки. Потому солдаты днём отсыпались в гостевой клети, ужинали от казны, дополняли рацион от щедрот хозяев дома, а с наступлением темноты и до самого рассвета неусыпно бдили. До сих пор никто не решался повторить попытку покушения, но сотник караула не снимал… А теперь предстояло отвлечь одного из двоих более важным делом. Ну, не маму же будить. И не бабушку Гу Инь. Нужен ведь хоть кто-то взрослый, чтобы проводил к десятнику Тао.

– Дяденька солдат! – Ваня выбежал к воротам и тихо позвал дежурившего там воина. – Дяденька солдат, мне к десятнику Тао надо, срочно!

– Чего выдумал, малец? – забурчал седеющий дядька. – Нашли время для игр. Спать иди.

Ваня мысленно сказал очень-очень нехорошее слово.

– Лазутчик пробрался, его видели, – зашипел он, понимая, что уходят драгоценные секунды. И наконец, видя, что солдат никак не может принять решение, пустил в ход самое сильное оружие: – Мне десятник Тао велел сразу к нему бежать, если что важное узнаю! А ему велел господин сотник!

Старый солдат не слишком дружелюбно посмотрел на мальчишку, который размахивал фонариком на палочке чуть не у него под носом, а потом-таки решился.

– Сунлинь!

Быстрый топот, и через несколько секунд перед ними вырос второй солдат.

– Караул сейчас должен пройти по улице, – первый всё ещё хмурился, но если мальчишка прав, и с его помощью будет пойман лазутчик врага… – Пойдёшь вот с этим… молодым господином к его начальнику, пусть отрядит солдата, чтобы проводил парня к десятнику Тао. А сам возвращайся.

– Понял.

– Мэргэн, иди… домой, – Ваня произнёс последнее слово с особым акцентом, так, чтобы приёмыш Елюя понял намёк. Не дурак он, этот желтоглазый степняк. Догадается.

Он плохо запомнил, как молодой солдат сдал его с рук на руки начальнику караула, делавшего обход вокруг кузнечной слободки, уделяя особое внимание стороне, с которой к кварталу мастеровых прижались юрты киданей-союзников. Офицер, выслушав скороговорку беловолосого мальчика, без лишних слов отрядил солдата для охраны. Не иначе чьё-то распоряжение выполнял. Как бы не самого сотника. А потом… Потом выяснилось, что десятника Тао на месте нет, он сам отправился выполнять какой-то приказ. Пришлось ломиться к высшему начальству, которое, как ни странно, без недовольства приняло нежданного вестника и выслушало его короткую сбивчивую речь.

– Елюй Амбуга. Племянник хана, – сотник нехорошо усмехнулся. – Теперь многое понятно… А твой друг не врёт?

– Он врать не умеет, – сказал Ваня и добавил почтительное: – Господин.

– Вэй, – сотник позвал дежурного десятника.

– Слушаю, господин, – Вэй склонился перед начальством.

– Подсыла взять по возможности живым. Елюя Амбугу не арестовывать. Изобличить перед роднёй, пусть они сами его накажут. Узнать, с какой стороны проник лазутчик, и наказать караул, который его прозевал.

– Выполняю, господин.

– А ты, – проводив десятника взглядом, сотник Цзян воззрился на Ваню, – иди домой. Солдат тебя проводит, чтобы никто не обидел.

«Главное, чтобы мама не скоро узнала о моём… геройстве. Ей обязательно доложат, но только бы не сегодня!»

Короткий, но громкий и полный досады крик, раздавшийся впереди, ещё не успел отозваться отрывистой перекличкой встревоженных караульных, а Ваня уже летел через чей-то невысокий, по пояс взрослому, заборчик: солдат, отвечавший за жизнь мальчика, попросту швырнул его в непроглядную тень, а сам, вытащив меч, затаился снаружи. Сердчишко мгновенно затрепыхалось, как тот пойманный летом воробей, случайно залетевший в дом. Не умом, а «пяточным чувством» он понимал, что сейчас не стоит высовываться из-за забора или шуметь веточками хиленьких кустиков, наросших здесь за лето. Но любопытство-то… проклятое любопытство – оно никуда не делось.